Читать книгу - "Багдадский вор - Андрей Белянин"

– Ага, спасибо, самое то! Слушай, пока не спим, а так, интересу ради, где же он теперь обретается, наш переменчивый домулло?

– По улице вниз до арыка, там за базаром налево, третий маленький дом, доставшийся от родственников отца. Ходжа сейчас живёт один, он копит деньги на калым и хочет жениться…

– А-а… ну, бракосочетание – это святое дело. Когда-нибудь забегу, поздравлю молодожёнов, как только косулей слагать научусь…

– Газелей.

– Какая разница?!

– Газель – это форма стихосложения.

– А не марка микроавтобуса?

– Спи, о безумец! Ты произносишь слова непонятные, а значит, опасные для ума истинного мусульманина… Что ты сказал?

– Спят усталые игрушки, мишки спят… Ля-ля-ля-ля-ля!

– О Аллах, прояви милость и терпение, он обещал уехать завтра…

Возможно, так бы оно и было, возможно… Проблема не в том, что Оболенскому было некуда ехать. Поверьте, такие мелочи его не смущали. И не то чтобы он так уж слепо спешил исполнить просьбы дедушки Хайяма ибн Омара. Умение держать слово вовсе не означало для него фанатичной преданности клятве. Сложись обстоятельства чуть-чуть иначе… да что за дела, Лев вполне бы мог и отвалить. Как настоящий аристократ, он даже не допускал мысли, что может выглядеть смешным или может быть понят неправильно… Но, с другой стороны, именно его врождённую гордость и ухитрился невольно задеть битый жизнью башмачник. Сказав, что ему никто не будет помогать, что любой правоверный радостно предаст его в руки закона, что даже известный борец за правду – Ходжа Насреддин и тот готов стать муллой… Ахмед честно и нелицеприятно показал молодому человеку всю безысходность его затеи. Как говорят на Востоке: «Ударом камчи не перебить рукоять мотыги». Любой разумный человек подумал бы и отступился… Проблема в том, что гордость русского дворянина не подвластна зову разума… Скажите Льву: «Этого делать нельзя, потому что сделать это невозможно». Он тряхнет кудрявой головой, высокомерно хмыкнет, улыбаясь: «Всё это чушь, старик! Смотри сюда…» – и сделает всё, как надо. Ну а если это действительно невозможно, он просто затратит чуть больше времени…

Когда Оболенский убедился, что его гостеприимный хозяин крепко спит, вытянувшись прямо на полу, он бесшумно встал, снял с гвоздика халат, сунул под мышку тюбетейку и вышел из сарая. Стояла глубокая ночь. Над спящим Багдадом дурманно сияли огромные восточные звёзды. Базар давно утих, все лавочки, палатки и сарайчики были закрыты на замки и засовы. В узеньких окнах домов не мелькал ни один огонёк, а голоса ночной стражи, раздававшиеся вдалеке, были едва различимы. Начинающий вор осторожно вывел за собой сонного ослика, обмотав ему копытца какими-то тряпками, и предупреждающе приложил палец к губам:

– Не вздумай орать невовремя, кругом люди спят. Иногда у нас, преступников, рабочий день ненормированный, а график выхода на производство скользящий. Сегодня придётся поработать ночью… Так, давай глянем бегло, где у нас тут в контролируемом районе наиболее богатые лавочки? Правильно, те, на которых висят самые большие замки, тут ты угадал… У нас на всё про всё пара часов, потом надо бодро рвать когти вдоль по улице, вниз до арыка, налево третий дом от угла. Я хочу очень ненавязчиво склонить одного потенциального домулло к вынужденному сотрудничеству в добровольно-принудительной форме! Р-раз пошли на дело я и Рабинови-и-ч…

Ослик понятливо кивнул и постарался пристукивать копытцами в заданном ритме.

* * *

Моя юрта с краю, ничего не знаю, почтеннейшие…

Вежливый туркменский отказ

Предупреждаю сразу – я не намерен спорить ни с одним востоковедом по поводу правдивости описываемых здесь историй! Как не намерен и переделывать заново эпохальный труд «Тысячи и одной ночи», давая собственную трактовку уже давно хрестоматийного произведения. Я лишь последовательно и аккуратно пересказываю хаотические воспоминания моего хорошего друга, убирая из текста наиболее крепкие выражения и придавая ему некую толику художественности. Желающим уличить меня во вранье так или иначе придётся иметь дело и с Оболенским. А связываться одновременно с тринадцатым ландграфом и Багдадским вором я никому не порекомендую. Просто из врождённого человеколюбия. Лев редко вступает в диспуты с самоубийцей, посмевшим обвинить его во лжи. Я – чуть более терпелив, но всё-таки советую сто раз подумать. А пока спокойно вернёмся к нашим баранам… прошу прощения, героям!

В то розовое утро Ходжу Насреддина разбудил настойчивый крик осла. Наглое животное старалось изо всех сил, и звук периодически достигал такого резонанса, что в старом домике сыпалась побелка с потолка. С трудом оторвав голову от подушки и наскоро набросив халат, бедный хозяин выскочил в дверь и буквально замер на месте – в его маленьком дворике стоял совершенно незнакомый осёл и надрывно, без причины орал на одной ноте: «Иа-иа-иа-иа-а!..»

– О аллах, откуда тут это серое несчастье? – буркнул себе под нос Насреддин, ещё раз продрал глаза и медленно шагнул за порог. Ослик никуда не делся, но кричать перестал. Обойдя притихшее животное по кругу, будущий мулла даже ткнул его пальцем в бок и заглянул в глаза – бок был упругим, а в глазах отражался живой укор бессмысленности бытия, то есть осёл казался настоящим.

– Калитка на запоре, забор высокий, неужели ты прилетел сюда на крыльях любви, о мой лопоухий друг? – Ходжа присел на корточки и задумчиво обратился к небесам. – А может быть, это Аллах, всемилостивейший и всемогущий, услышал наконец мои молитвы и ниспослал недостойному рабу своему серое благодеяние с четырьмя копытцами и хвостом? Вах, вах, вах… видимо, мир действительно катится в тартарары, раз уж даже такой грешник, как я, удостаивается подарка свыше. Или я праведник?! Ни за что бы не подумал, но там, на небесах, виднее… Воистину жизнь то шербет, то отстой вина! Что ж, почтеннейший отец моей возможной жены будет счастлив узнать, что имущество его будущего зятя увеличилось на одного осла.

– Угу… – ровно подтвердил незнакомый голос сзади, – ибо теперь в этом доме ослов стало уже двое.

– Изыди, шайтан! – не оборачиваясь, попросил домулло. – Не порть праздник мусульманину…

– Не будем преувеличивать, о мой недогадливый друг, я не шайтан, я только учусь… Но поверь мне на слово, даже с ним у тебя не было бы таких серьёзных проблем, а я в каких-то вопросах гораздо менее сговорчив.

На этот раз Ходжа Насреддин обернулся так резко, что едва не упал, запутавшись в полах своего же халата. В дверном проеме его собственного дома, привалившись плечом к косяку, стоял рослый детина в дорогой, но мятой одежде. Голубые глаза смотрели насмешливо и чуть высокомерно, на тёмно-русых кудрях с трудом удерживалась расшитая тюбетейка, а пальцы незатейливо поигрывали мелкой монеткой: орел-решка, решка-орел, аверс-реверс, верх-низ… У слегка озадаченного домовладельца это невинное занятие почему-то вызвало раздражение и даже лёгкую боль в висках.

– Кто ты такой и как посмел незваным переступить порог моего жилища?!

– А где вежливое «салам алейкум, Лёвушка-джан»?!