Читать книгу - "Башни земли Ад - Владимир Свержин"

— Сергей, ну я же суфий. Опять же дервиш. Мне положено возноситься мыслью и желать перехода в иной мир.

— Вот рядом с Тимуром я перехода в иной мир не желал бы. Не дай бог, не так поймет. Ты уж повремени. Вот закончим дело — и все переселимся.

— Аллах отмеряет дни всякого живущего. Не торопи же того, что не в твоей воле, Галаади. — Тамерлан чуть заметно скривил губы в усмешке. — А пока я желаю слышать слова твоего разума о том, что занимает мои мысли и чаяния.

— Полагаю, ты говоришь о Константинополе, — вздохнул Галаади. — Признаюсь, меня удручает вид людей, которые, страшась гибели, лезут на стену, а оттуда их поливают кипятком, осыпают стрелами и дротиками.

— На то они и воины, чтобы сражаться и, если надо, умереть во славу Аллаха.

Хасан пожал плечами:

— Оказывая уважение каждому встречному, я почитаю Бога. Любя каждую душу на земле, я ощущаю связь с ним. Но убивать во славу — это нелепость!

— Если так, то наверняка тебе понравится то, что я скажу. Некие люди пожелали открыть мне ворота и сдать Константинополь, так что никто не будет лезть на стены. Мы войдем в цитадель почти без сопротивления. Что скажешь ты на это?

— Тебе решать, Великий амир. Я же хочу поведать о дальней стране, где живут люди, обожающие жареные каштаны. Особенно вкусны они, пока горячи. Но вот беда: никто из них не желает совать руки в раскаленные уголья. Так вот, умники приспособили обезьян таскать каштаны из огня.

— К чему ты мне это рассказываешь?

— Скажи мне, Великий амир. Разве те, кто предлагал открыть ворота, твои люди?

— Что с того, мои или не мои? — упорствовал Тамерлан.

— Я уверен — не твои, а раз так, они ищут своей выгоды, своих жареных каштанов. Тебе же, увы, отводится роль обезьяны.

— Да-да, они называют тебя земляным червяком, а еще рыбой! — зафонтанировал Лис на канале связи. — Холодной и скользкой. Бр-р-р!

— Должно быть, это кто-то из приближенных Баязида улещивает тебя легкой добычей, — продолжил Хасан. — Ромеи страшатся тебя. Султан же, хотя на себе испытал мощь твоей длани, почитает варваром, которого можно обвести вокруг пальца и заставить действовать как выгодно ему.

Тамерлан хлопнул в ладоши.

— Похоже, ты прав, Хасан Галаади. Я мыслю также. Но Баязид и его коварные шакалы просчитались. У меня тоже есть выгода. Я вижу ее так же ясно, как видел солнце все мои годы. Садись, бери стило и пиши. У меня есть выгода, и у ромеев тоже она есть. Я знаю, где они совпадают.

— Все обстояло так, — докладывал Хасан на базу. — Тамерлан отправил императору Мануилу прочувствованное, наполненное возвышенной скорбью письмо, в котором заверил государя, что не намерен воевать с ним, что он сражался с Баязидом, и далее собирается по велению предка своего, Чингисхана, идти к последнему морю. Он поведал, что тайные враги планируют сдать ему Вечный город, надеясь всласть пограбить столицу ромеев и остаться у власти, когда Тамерлан с войском пойдет дальше. Потом он заявил, что восхищен Константинополем, и сердце его наполнится болью, если придется, как заведено обычаем, предать город пламени и соорудить под стенами минарет из отрубленных голов. Тамерлан написал, что ему хорошо известно о путешествии государя ромеев в Европу с целью просить подмоги. Но то, чего он достиг — лишь малая подачка, а не реальная помощь. Напротив, он, Великий амир, предлагает императору свою верную дружбу и будет рад войти в город не как захватчик, а как собрат. Ибо те, кто столь пренебрежительно унижал Мануила, также и его враги. Дальше шли заверения, что Тамерлан не намерен утеснять христианскую церковь, если та не будет призывать ополчиться против него, что не отдаст город на разграбление, но, наоборот, с целью дальнейшего процветания торговли и ремесел желает расположить в Вечном городе свою походную ставку.

Затем Тимур призвал к себе одного из пленников — ромея, знатного патрикия, и велел ему перебежать в город. Татарские лучники стреляли вслед беглецу. Но каждый из них знал: если чья-то стрела достигнет цели, всех без разбора стрелков разорвут на части дикими лошадьми.

Следует думать, вскоре тайный гонец предстал пред императором.