Читать книгу - "Тебе меня не получить - Катерина Снежинская"

Ора тупо таращилась на потолочные балки такие здоровые и близкие, что девушке вдруг показалось: вот-вот упадут, даже движение какое-то причудилось. Чтобы не вскочить с воплем, потребовалось немало усилий и простыням досталось: Роен так вцепилась когтями, что нитки треснули. Но паника отступила, совсем не ушла, только завернулась в тень за кроватью, поджидая, когда снова можно будет выползти, впиться зубами в хребтину, высасывая самообладание.

За последние сутки они – Ора и паника – сроднились, как единокровные.

Роен спустила ноги с кровати, осторожно нащупав пол, оказавшийся деревянным, тёплым, пальцы наткнулись на край тряпичного половичка. Атьера встала, раздражённо рыкнув сквозь зубы, расправила сведённые судорогой плечи и спину, откинула за спину почти распустившуюся, неприятно жёсткую от пыли косу, подошла к квадратному окошку.

Мир спал. Небо чернело над высоким островерхим тыном, луны видно не было, только её свет облизывал обтёсанные колья забора. Чуть в стороне, под навесом темнели лошадиные силуэты – Ора даже их фырканье расслышала, хоть и приглушенно, всё-таки окно было застеклено. А прямо под ней, посередь утоптанного до каменности двора теплился костерок. Стража она разглядела не сразу, тот, точно как паника, прятался в тени снятой с колёс телеги. А, может, как раз и не прятался, потому она его и заметила?

Кажется, это был Лис.

Ора вздохнула, протерла ладонью запотевшее окошко и снова подышала на стекло, теперь уж специально.

Да, недаром же говорят мудрые: «Не ной – судьбу искусишь!», а ещё: «Хочешь рассмешить богов – расскажи им о своих планах». Жаловалась, мол, день тянется до бесконечности? Думала, что в запасе ещё время есть, надеялась, что фламик раньше, чем послезавтра не явится? Так огребай и не говори, будто не предупреждали.

Последнее, что она осознала более-менее ясно – эта как сестрица с неё одеяло сдёргивает, вопя: «Вставай дура, счастье проспишь!» А дальше… А дальше только куски, размытые, будто она на происходящее из-под воды смотрела. И почти без звука, но это как раз нормально, если из-под воды.

Картинки, картинки, картинки, оставшиеся вместо памяти. Дня – с утра и до этой вот ночи – нет, лишь осколки.

Отражение в мамином зеркале: девушка бледная до зелени, да ещё щедро напудренная, отчего брови, тёмные глаза и гладко зачёсанные волосы выглядят совсем по-ведьмински или будто кому-то другому принадлежащие. Зато губы, густо напомаженные алым, как у упырицы. И светлое платье, затканное серебром – незнакомое, слишком шикарное для старого потрескавшегося зеркала со струпьями отлетевшей амальгамы по краям. Льдистые серьги и такие же камни на шее, почти закрывающее немалое декольте.

Кто это? Чьё отражение?

«А ты оказывается ничего так, хорошенькая, – в голосе Миры слышится откровенная зависть. – Хотя с такими цацками да тряпками любая красавицей станет».

Кому она это говорит? Той, в зеркале?

Красная, как у кабатчика, взопревшая рожа фламика, на складчатом лбу бисеринки пота, будто он бегом бежал. А, может, и бежал? Ведь его ждали потом. Правда, когда это потом должно было наступить, не сообразить.

«А невеста-то точно… в себе?» – басит жрец, косясь, как коза на жимолость, вроде её куст и не интересует совсем.

«В себе, в себе, не сомневайтесь, – радостно гремит папаша Роен, суя фламику что-то в кулак. Вроде бы блеснуло золото. – Это она на радостях того, сомлела».

Грай нависает над ней скалой. Почему-то он кажется огромным, просто гигантским, раза в два больше неё самой. Вроде бы он ждёт чего-то, а звуки, и без того ускользающие, пропадают совсем. Кто-то с силой надавливает ей ладонью на затылок, толкает, заставляя кивнуть. «Перед богами и смертными, Шестерыми и Одним свидетельствую: сия дева отдаётся на лоно супружества по собственной воле и разумению!» Экзорцист отворачивается.

Ворота распахнуты настежь. Кони горячатся, отбивая подковами чечётку по истёртым булыжникам двора. Служка предупредительно придерживает великолепную сливочно-белую кобылу. Таких животных в Доме Холодной Росы и не водилось никогда. Откуда она тут? И почему мальчишка смотрит вопросительно и словно смущённо.

«Если забудешь про меня, приеду и убью! Вытащи меня отсюда!» – злобно шипит Мира, щипая её за руку с вывертом – боль тоже доходит будто издалека. И тут же обнимает за шею, виснет, тычась мокрым носом в щёку. «Уж там не пропади, сестрёнка! Ты Роен или тебя в канаве нашли?» Кажется, она ревёт.

«Вы не устали, атьера? Лис, присмотри. Башкой отвечаешь». Понять бы ещё, отчего она могла устать и, главное, почему впереди пыльный просёлок? Где двор и дом?

«Только скажите, сразу остановимся». Остановится – это неплохо. А то всё несётся куда-то, а она не поспевает.

Темнота покачивает, как вода, когда на спине лежишь. Кажется, она на самом деле лежит. Или плывёт? «А я говорил: все бабы дуры! Гордая она, видите ли! Грохнулась бы прямо под копыта!» «Заткнись – гудит над ней и кажется, что вибрирует сама темнота. – Я тоже хорош, головой думать надо…»