Читать книгу - "У каждого свой путь в Харад - Анна Р. Хан"

Она произнесла довольно длинную, запутанную и местами нелогичную тираду, в конце которой заявила:

– Если вы меня не будете выпускать, то они будут умирать за стенами, и я этого не перенесу! Я сойду с ума и умру сама!

Бадир покосился на монаха, пытаясь понять, сколько в этом заявлении правды, а сколько истерики. Листопад мрачно пробормотал:

– Она может.

– А я могу запретить кому-либо подходить к крепостным стенам, – ответил Бадир. И обратился к Оденсе, из глаз которой текли слезы: – Если они будут умирать в отдалении – это решит твою проблему?

– Это создаст проблемы тебе, – ответил вместо девушки монах. – Лояльность местного населения имеет границы. Ты откажешься помогать тем, кого они любят. И они возненавидят тебя.

– Правильно. Но какое дело до этого вам? – Бадир внимательно смотрел в глаза собеседника.

– Если крестьяне с пьяной злости решат поджечь вашу крепость, мы сгорим с ней вместе.

Сотник молчал. Дергались кончики его бровей.

– Значит, так… – произнес он наконец. – В казармы, ясное дело, я никого пускать не собираюсь. Снаружи пусть построят сруб. Да-да, крестьянам это надо – вот пусть и строят те, кому это нужно. И возиться там будешь ты сам, понял? А ее я выпускать буду в самом крайнем случае. И под конвоем.

– Зачем под конвоем? – Оденсе уже перестала плакать, но щеки ее были все еще мокры от слез. – На меня не нападет никто.

– А при чем тут это? Тут главное, чтобы ты не сбежала. Я его-то выпускать не побоюсь, только потому что ты будешь здесь оставаться. Потому что вот он, – сотник указал на монаха пальцем, – без тебя никуда не денется.

Оденсе опустила глаза и покраснела. Листопад молча сверлил харадца взглядом.

– И кстати, – сотник наклонил голову и спросил, не скрывая издевки в голосе, – я все спросить хочу: тебе когда рожать?

– В мае, – тихо произнесла Оденсе. И прошелестела одними губами: – Как вы догадались?

– Ну так давайте я вас обвенчаю для порядка. У меня, как у сотника гарнизона, на этот случай полномочия есть. А то подозрение в предполагаемом отцовстве у меня падает на весь гарнизон. Особенно учитывая то, что вы маниакально продолжаете утверждать, что вы брат и сестра. Подобной славы Хараду не надо. Вы уже поняли, наверное, как мы к детям относимся – у них всегда есть отец. И кто-то конкретный, а не весь гарнизон.

– Мы поняли, – сквозь зубы процедил монах. Щеки Оденсе пылали так, что, казалось, нагревают в комнате воздух.

– Ребенку нужно будет где-то жить, – продолжал Бадир. – Может, отдадите его в деревню? Зачем он вам здесь нужен? Будет только мешать работать.

Оденсе снова разревелась. Бадир вздохнул:

– Вот именно так я и понял… Ты за этот месяц плакала больше, чем за все предыдущее время.

Листопад с Оденсе шли к своему крошечному домику, пристроенному к южной стене одной из казарм.

– Зачем ты согласился? – Девушка смотрела на монаха с печалью. – Он разлучит нас. Мы не сможем работать вместе. Ты будешь там, я здесь. И не будем подолгу видеться.

Монах молчал. И тогда Оденсе вдруг чуть не задохнулась от своего предположения. Она даже остановилась, не в силах ступить дальше:

– А может, ты именно этого и хотел? Тебе надоело быть со мной?

– Я увидел возможность побега.

– Что? – Оденсе непонимающе развела руками. – Ты опять думаешь об этом? Но почему? Что тебя не устраивает здесь?

– А я никогда не переставал думать о том, чтобы сбежать и двинуться дальше – туда, куда мы собирались идти с самого начала.

– Ты! – коротко отрезала Оденсе.

– Что? – сказал монах.

– Куда ты собирался идти. – Глаза девушки блеснули обидой и злостью. – Ты! Не я! Я просто шла следом, потому что у меня не было выбора. Ты не устал еще убегать?

Монах пристально посмотрел в глаза девушки. У него защемило сердце. Она так часто говорила, что была вынуждена разделять с ним жизнь. Глубина собственных чувств к ней пугала Листопада. Он отдавал себе отчет в том, что не может и не хочет жить без нее. Оденсе стала для него всем. А она, словно не видя этого, отталкивала его, чертя своими словами границы и возводя стены между ними.

Оденсе была так юна, так прекрасна и всегда так далека от него в своих устремлениях. Словно намеренно подчеркивая разницу между ними во всем: в возрасте, в убеждениях, в таланте.

– Я устал от себя, – ответил Листопад. В его голове вертелись сказанные ею слова: «Я вынуждена быть с тобой». И он никак не мог от них избавиться. Монах повторил: – Я устал от себя. Ты даже не знаешь, насколько не права. Да, я бегу, и я устал бежать. Но разве ты не видишь, что я бегу за тобой, как собака? Цепляюсь за твой след?

Он вздохнул и покачал головой:

– Ты говоришь, мы будем теперь мало времени проводить вместе. Это хорошо. Может быть, разберешься в себе и поймешь, что тебе на самом деле это в радость?

– Что ты говоришь?! – Оденсе прижала ладони к лицу, чтобы окончательно не разрыдаться. Он говорил, что любит ее и что не хочет с ней быть. Это сводило с ума.

Листопад протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но девушка увернулась:

– Я не понимаю, что ты хочешь сказать?!

– Ты слишком привыкла ко мне. Это и понятно, мы все время вместе, бок о бок. Тебе нужно провести время вдали от меня, чтобы иметь возможность посмотреть на все другими глазами. И в первую очередь на меня.

– Ты говоришь, что не хочешь быть со мной!

– Я говорю, что тебе нужно отдохнуть от меня.

– Нет! Ты говоришь, что по-прежнему хочешь в свой Харад и что у тебя появилась возможность отправиться туда. А я? А про меня ты говоришь, что я должна от тебя отдохнуть. И что это значит?

– Успокойся.

– Я не понимаю, зачем уходить отсюда. Если только ты хочешь сбежать не отсюда, а от меня.

– Хватит. Давай не будем торопить события. Ты переживаешь о том, чего еще нет и, возможно, никогда не будет. Ну посмотри на меня…

Больше он старался не поднимать эту тему. Мужики, собравшиеся из соседних деревень, почесали в затылке, крякнули и действительно очень скоро соорудили близ стен крепости деревянный сруб, который гордо стали именовать госпиталем.

Большую часть времени Листопад теперь проводил там, порой пропадая по два-три дня.

После возвращения в гарнизон они с Оденсе часами не могли наговориться. И уж, конечно, им было о чем говорить, кроме мифического побега. Они успевали безумно соскучиться друг по другу и обрасти профессиональными новостями. Кроме того, Листопад не хотел больше волновать свою молодую жену, а Оденсе посчитала тему исчерпанной.

Но опасения не оставили монаха. Мысль, терзавшая его, никак не желала покидать душу, сидела ушедшей глубоко занозой.