Читать книгу - "Числа и знаки - Юрий Бурносов"

«О том, что человек - шарлатан, лгун и распутник, свидетельствуют толстые губы и привычка держать рот открытым.

Многое скажут внимательному человеку зубы: так, зубы правильной формы говорят обыкновенно о честности и правдивости; если же зубы остры и растут тесно друг к другу, это указывает на здоровое телосложение и предвещает долгую жизнь. Если же они выдаются вперед, то изобличают дерзкого и напыщенного болтуна, а также предполагают неустойчивость характера.

Многое можно сказать о человеке, созерцая такую выдающуюся часть любого лица, как нос. Люди с крючковатыми носами смелы и властны, если же при этом у них вдобавок заостренный подбородок, следовательно, им грозит некое физическое увечье. Такие же свойства имеет вздернутый нос. Люди же с приплюснутыми носами не слишком умны; они погрязли во лжи, суете и роскоши. При этом они непостоянны и, хотя сами освоили в совершенстве искусство лжи, с легкостию верят в то же время чужим лживым речам.

Скажу также о волосах. Косматые люди имеют темперамент горячий, оттого и волосы у них сухие и грубые; обладатели же мягких, шелковистых, приятных на ощупь волос имеют миролюбивый, робкий и кроткий нрав.

Далее об ушах: здесь любые излишества, в ту или иную сторону, вредны. То есть уши чрезмерно большие следует беззастенчиво именовать ослиными, полагая их признаком невежества и глупости. Чрезмерно же маленькие уши - обезьяньи и указывают на непостоянство и частые заблуждения.

Но, пожалуй, наиболее открыто говорит о сущности человека его лоб. Коли лоб высок и округл, владетель его весел и умен, сговорчив и искусен во множестве ремесел. У кого низкий лоб, прикрытый волосами, тот сварлив и прост в манерах, гневлив, жесток и жаден… однако при этом ценит красоту, особливо в архитектурных сооружениях. Люди с округлым шишковатым лбом и редкими волосами умны и предприимчивы, они сохраняют великодушие и благородство даже во времена невзгод. Такие люди ценят мирские удовольствия, любят почести и охотно принимают на себя ответственность».

Тристан Бофранк закрыл прихваченную с собою «Физиогномику» и обратился к тусклому зеркалу с изрядно потрескавшейся амальгамой, висевшему на стене подвального помещения, где обретался преступный аббат.

Прежде толстяк оскалил зубы и нашел их довольно правильными и ровными, что говорило, согласно книге, о его честности и правдивости. Нос Тристана был приплюснут самым нарочитым образом, и аббат решил не обращать на это внимания, основываясь более на зубах, равно как не стал долго созерцать и свои уши, маленькие, словно раковины моллюсков-песочниц. Лоб же аббата был округл, но не шишковат; таким образом, зеркальное отображение порождало противоречия, и Тристан решил, что недостаточно еще проштудировал столь удачно прихваченную книгу, спасавшую его от скуки в часы вынужденного безделья. Посему аббат отворотился от зеркала и принялся усердно молиться.

После встречи с фрате Хауке на кладбище Святой Мианеллы Тристана Бофранка привели в этот подвал и заперли здесь до поры; Хауке объяснил, что так нужно для спокойствия самого аббата. Как только вопрос о посвящении разрешится, за Тристаном придут.

Аббат не роптал, ибо ведал, сколь сложен путь посвящения. Сам же он, как новиций, не мог претендовать на ускорение сего пути, сетовать и роптать, но мог лишь возносить хвалу господу за ежедневное наставление и непротивление деяниям Люциуса.

Много лет минуло с той поры, как в далекие времена юности соученик будущего аббата, брассе Анвельдт, рассказал ему о еретическом учении Марцина Фруде. Попервоначалу богобоязненный Тристан возмутился, однако ж позже, томясь в одиночестве своей кельи, призадумался о силе, которая «полагает собой середину между богом и дьяволом», и о рассуждениях Фруде, что «над каждым добром и злом есть судья, который и определяет, хорошо или дурно то и это». Что коли так оно и есть на свете?

В следующий раз Тристан уже сам вызвал Анвельдта на беседу, а когда выяснил, что уверовать в учение Марцина-Люциуса вовсе не есть отстраниться от веры в господа, разрешил свои сомнения самым удачным образом: доносить на Анвельдта не стал, хотя и собирался, а полученное знание сохранил в глубине своей души и памяти.

И вот судьба распорядилась так, что случилось ему вновь свидеться с Анвельдтом. Будучи уже кардинальским ликтором, он приехал к Тристану и напомнил о давешнем разговоре, а также рассказал о том, что верование Люциуса возрождено и возвышение его грядет небывалое.

Посему к приезду Хаиме Бофранка в отцовское поместье Каллбранд аббат уже окончательно решил переменить свою стезю. В самом деле, что ожидало его в аббатстве? Сытая и спокойная старость, а затем и смерть. Казалось бы, неплохо, но Тристан желал куда большего - и это большее предлагали ему люциаты.

Тристан полагал, что и брат его, будучи приближен к самому грейсфрате Баффельту, имеет к люциатам отношение самое непосредственное, но речения брата оттолкнули Тристана - и, как выяснилось, вовремя. Да, как рассказали аббату, брат его Хаиме и в самом деле оказал делу Люциуса кое-какие услуги, но человек это далекий и даже вредный общим устремлениям. Теперь же, во времена смутные и беспросветные, Хаиме стал вовсе опасным, и именно Тристану поручено было в знак посвящения в более высокую ступень прервать земной путь субкомиссара.

Преступление сие показалось Тристану страшным, и несколько ночей он плакал в своей аббатской келье, укрывшись с головою периной. Тщетно бродил он по монастырскому саду, уверяя себя в том, что убийство это будет промысел вышний, а не корыстное и богопротивное деяние. Тщетно листал книги, отыскивая примеры братоубийства, совершаемого во благо, - он их находил, но душе и разуму все одно не было покоя.