Читать книгу - "Тарра. Граница бури. Летопись первая - Вера Камша"

Две женщины заметили меня и поспешили навстречу. Они были непередаваемо прекрасны в своих нарядных платьях. Оставалось сделать один шаг, и я бы стала своей в этом царстве весны и радости, но что-то мешало мне его сделать. Я с наслаждением вдыхала ароматный ветер и любовалась красотой этого дивного места. Нет, я не сомневалась, что меня ждут, что мне здесь рады. Я обрету в саду бесконечное, немыслимое счастье, здесь нет и не может быть ни предательства, ни подвоха, и все равно…

Не знаю, что меня заставляло цепляться за почти позабытое прошлое, уж во всяком случае не желание туда вернуться и не надежда сама не знаю на что… Как это дико ни звучит, проще ни на что не надеяться и никуда не возвращаться.

О своей сгинувшей жизни я помнила лишь то, что она не была соткана из роз, да еще — что мне почему-то завидовали. Впрочем, кажется, это относилось ко всем женщинам нашей семьи… Семьи? Значит, где-то и когда-то у меня кто-то был… Меня заставляют все забыть — не выйдет! Да, наверное, я сопротивляюсь из того самого чувства противоречия, которое раньше некоторых на свет появляется.

Ветер по-прежнему играл лепестками. На блекло-желтой, размякшей от вечных дождей глине они выглядели странно и трогательно. Весна — за стеной, предзимье — под ногами… Легкий выбор. Легкий?

Эта весна была концом всего прежнего, пусть почти забытого, пусть жестокого, но моего, а отрекаться от себя, даже во имя вечного счастья среди фонтанов и мраморных статуй, труднее, чем можно подумать сгоряча. И все равно я бы решилась, ведь блуждать веками в сырых потемках, тщетно пытаясь что-то вспомнить, стократ страшнее, но мне помешали.

Слабый крик, раздавшийся откуда-то издалека, вывел меня из раздумий. Я обернулась, в глубине души радуясь, что с последним шагом можно повременить. Ветер из Сада хоть и не разогнал до конца чертов туман, все же изрядно его потеснил. По крайней мере достаточно, чтобы я заметила бегущую женщину, хотя бегущей ее назвать можно было с изрядной натяжкой. Бедняга скорее ковыляла вприпрыжку, то и дело оборачиваясь. То, что за ней гналось, еще не показалось, но в том, что дуреха потеряла голову от страха, я не сомневалась.

Я бросилась назад, изо всех сил крича беглянке, чтобы та бежала сюда. Женщина услышала и послушно повернула, и все равно мы приближались друг к другу до отвращения медленно. Наконец я ухватила ее за руку, и она тут же на мне повисла. Насколько я успела рассмотреть, это была совсем молоденькая девушка, запыхавшаяся и до смерти перепуганная. Бегать она вовсе не умела, к тому же у нас обеих на башмаках налипли такие комья глины, что мы с трудом передвигали ноги.

Я тащила это чудо за собой, уже понимая, что мы угодили в беду. Мы не сделали и нескольких шагов, как я почувствовала, что за нами и впрямь что-то гонится. Нечто неуловимое произошло с самим воздухом: и так холодный и сырой, он стал почти невыносимым. Даже я начала задыхаться, чего уж говорить о цепляющейся за мою руку дурочке. Расстояние до калитки словно бы росло на глазах, к тому же над нашими головами стал сгущаться туман. Не обычный для этих мест, пусть и мерзкий, а давяще тяжелый и какой-то… живой. Он пригибал к земле, вынуждая лечь прямо в грязь и отбросить самую мысль о движении, дыхании, жизни…

Моя негаданная спутница споткнулась и упала на одно колено, потянув меня за собой, я злобно на нее заорала и заставила-таки подняться. Она коротко всхлипнула, но послушно встала. Я пригляделась, чтобы понять, сколько нам еще бежать, и, к своему ужасу, обнаружила, что калитка медленно, но верно закрывается. Видимо, обитатели этого Эдема раздумали впускать к себе двух растрепанных грязнуль или же не желали связываться с тем, что их настигало…

3

— Делай! Да делай же что-нибудь!

Но все возможное и невозможное уже было сделано. Герика лежала неподвижно, отрешенно глядя вдаль неожиданно огромными глазами. Она никогда не умела бороться ни за свою жизнь, ни за свое счастье. Легкая добыча для смерти. Легкая добыча для кого угодно. Женщина протяжно вздохнула, нежная кожа приобрела ту же неживую белизну, что у уничтоженного либером младенца. Сперва он, потом — она…

— Мне удалось узнать, что у корбутского узника может быть лишь одна супруга. Если порожденное ею дитя погибнет, новое, пока жива мать, может выйти лишь из ее чрева. Пока женщина бесплодна и недоступна, ее супруг не обретет устойчивого тела и не исполнит договор…

Будущее Тарры решалось здесь, в чистеньком домике медикуса Симона. Лекарь не мог ничего, Роман тоже…

— Звезда Тьмы взойдет в Таяне в Великую Ночь…

Эстель Оскора… Темная звезда! Несчастная умирающая дурочка, удостоенная высокопарных строф, которые разыскал покойный Филипп. Разыскал, но не понял.

Пока Эстель Оскора не погаснет,

Ее звезда другая не заменит

И те, кто свет лучей ее затеплит,

Над ней не обретут последней власти.

Она сама дорогу избирает,

И тех, кто ступит на ее дорогу…

Зато теперь все ясно и безнадежно. Первая, зажженная Годоем звезда упала сразу же, только это не победа… Второй раз тарскиец так не ошибется, а им так не повезет. Эльф взял влажную холодеющую руку, Герика была почти мертва, еще более мертва, чем удравший в небытие Годой, но мерзавец вернулся… Или его вернули?!

— Тебе могут понадобиться талисманы. Как ты знаешь, мне доверен один из них. Я принес его.

— Возвращающий Камень?!

— Да…

Эльф рванул цепочку, срывая с шеи отцовский талисман. Он не знал, не мог знать, удастся ли ему подчинить Возвращающий Камень и как отзовется на это перстень Проклятого, но это был шанс, и Роман в него вцепился. Велев ошеломленному Симону замкнуть внешний круг, отрезающий их с Герикой от спящего города, эльф начал обряд. Слова, ныне почти забытые даже Светорожденными, сливались друг с другом, наполняя ставшую неправдоподобно высокой комнату медным гулом. Вспыхивали и гасли радуги, неслись по кругу разноцветные вихри. Слышались то конский топот, то девичий смех, то предсмертный стон, то первый крик младенца, рев океана, шум леса. Лебединым перышком по ветру поплыло последнее слово, но этого было мало. Мало!

Светлые краски стали блекнуть, сквозь песню деревьев прорвался скрежет, словно кто-то вел железом по стеклу. Это был конец — был бы, если б не ударивший в распадающуюся радугу багровый луч и не сорвавшиеся с губ Романа заклятья. Эльф не знал, из какого языка приходят слова, но они приходили, и в багровом зареве огромным глазом проступила чернота. Возвращающий камень ответил ослепительной искрой. Тьма и Свет. Проклятый и Светорожденные. Что из них есть добро? Что зло? Или это лишь две стороны одной монеты? «Верь мне!» — умолял, убеждал, приказывал Эрасти Церна… Святой. Проклятый. Умирающий. Вернувшийся.

Во Тьме начинал проступать Свет, в Свете зарождалась Тьма. Кольцо отражало свет талисмана, или это Возвращающий Камень впитывал, вбирал в себя черные глубины. И когда они стали неотличимы, Роман резким движением разорвал на Герике рубашку и прижал отцовский амулет к белой, как сама смерть, коже напротив сердца. Женщина запрокинула голову в беззвучном крике. Вихрь невозможно синего цвета вырвался из зеницы Возвращающего Камня и, ударившись о кольцо Эрасти, ринулся куда-то в бесконечность. Вслед за ним черной стрелой устремился луч, порожденный оком Тьмы.