Читать книгу - "Пряжа из раскаленных угле - Анна Шведова"

Я вернулась домой далеко за полночь, когда на улицах еще голосили песни запоздавшие гуляки, но свидетельства прошедшего праздника – обрывки лент, цветных перьев и бумажек – оставались только на потеху уставшему ветерку. Было темно и лишь кое-какие из немногих фонарей еще горели. Я была только рада этому – мне не хотелось, чтобы кто-то видел мой позор. Черная карета со знаком выжидающе присевшего на задние лапы пса довезла меня до Хлястика, площади, откуда начиналась Песчаная улица и стоял дом Дороты. Там я и вышла, остаток пути до своей лавки проделав почти бегом, обхватив себя руками и втянув голову в плечи.

Я вернулась домой оглушенная и подавленная.

На моем правом плече огнем горело клеймо.

Утром я не открыла лавку, искренне радуясь, что после Осеннего бала многие так поступали. Лику я отправила домой, с трудом изобразив радость от вчерашнего праздника и умело сославшись на головную боль. Мне казалось, боль и вправду разрывает мое тело – то болела моя гордость, помноженная на боль в руке. Сейчас на плече был только бесформенный круглый ожог, который потом наверняка превратится в набор аккуратных шрамов, но я знала, что никогда теперь не смогу носить открытых платьев. Я знала, что увижу там, на плече: контуры клыкастого вепря, а проще говоря, тупой свиньи, грубой, безжалостной и сластолюбивой, как и сам носитель этого символа – Угго Валдес.

Мысли об этом, о том, как глупо и безвозвратно я попала в зависимость к этому человеку, не давали мне спать, не давали и бодрствовать. Они вертелись в моей голове подобно заведенному волчку, они вертелись, вертелись, вертелись до бесконечности… Как бы я хотела вернуть время назад и послушаться советов старого Олеуса!

«Не пытайся пользоваться магией, подопечная. Я все равно узнаю».

Ха! Да если бы я могла! Я и понятия не имела, что это такое – магия. Если я и знала о ней до того, как потеряла память, то теперь это было пустым звуком. В той, прежней жизни, была ли я сильна? Умела ли… что? Как этой самой магией пользуются? Если бы я вспомнила о том, что было раньше, я, возможно, и смогла бы освободиться от мага. Но память моя молчала. А я опять задавалась бесконечными вопросами: кто я, откуда, почему оказалась здесь? Не сбежала ли я когда-то от подобной напасти, от другого настырного мага, жаждущего меня заклеймить? Да уж, сбежала, хорошо сказала. Чтобы попасть в лапы к еще худшему, ибо хуже Валдеса я и представить себе не могла…

К полудню подавленность моя сменилась злостью, а злость – жаждой деятельности.

«Единственное, что тебя освободит – моя смерть. Но на это не рассчитывай, детка. Ты успеешь состариться, когда я только начну слабеть».

Несмотря на его предупреждения, я строила безумные и совершенно несбыточные планы, как поквитаться с Валдесом. Думала о том, как найти другого мага, сильнее и значительнее (разумеется, они каждый день ко мне в лавку заходят, надо только выбрать какого поприличнее). Думала о том, как получше спрятать нож в рукав, чтобы потом его незаметно и очень быстро достать… Даже попрактиковалась немного, пока не поняла, как это нелепо и глупо… Потом я просто незатейливо строила планы, как сбежать, и медленно и неуклонно погружалась в пучину отчаяния.

«Даже не пытайся, подопечная, сбежать. Я – Главенствующий маг Имперского сыска. Знаешь, что это такое? Я и пальцем не пошевелю, чтобы тебя найти. Всю работу за меня сделают мои многочисленные псы».

Он все учел, обо всем предупредил. Он не оставил мне ни единой лазейки. Признаюсь, Валдес умел запугивать. Я сопротивлялась, но страх все еще дребезжал на моих нервах, как на струнах расстроенной арфы.

В конце концов я вынуждена была признать: все, что мне осталось – это не думать обо всем этом. Потому что все мои думы бесполезны и непродуктивны. Я не смогу справиться с Валдесом. Я проиграла уже тогда, когда позволила ему схватить меня за руку. И теперь совершенно не видела выхода. Он загнал меня в угол.

Тогда я принялась наводить порядок, чтобы заняться хоть каким-то делом, поскольку вышивка в моих руках сейчас просто горела и не ладилась, нитки рвались, а иглы ломались.

Я разложила иголки, ножницы и особые швейные ножи. Расставила катушки с нитками, уложила мотки тесьмы и шнуров. Аккуратно сложила отрезы ткани, подровняв края. Убрала пяльцы… Я была так возбуждена, так деятельна, что работы в мастерской хватило всего на пару часов.

И тогда я взялась за кладовую, в которую не входила почти год.

Половинка статуэтки молодой девушки, у которой отбили ноги и нос. Серебряная шкатулка со сломанной крышкой, но очень изящной гравировкой сценой охоты. Выгнутое пузырем почерневшее блюдо. Сломанный деревянный браслет, чьей-то заботливой рукой наспех починенный кусочком медной проволоки. Вещи, вещи, вещи… Я рылась в пропыленном хламе, перекладывала с места на место, перетирала мокрой тряпкой от пыли и грязи, иной раз пытаясь определить, что за предмет держу и зачем он нужен… Были и такие, что теплотой отзывались на мое прикосновение, но я быстро откладывала их в сторону – кто знает, какими средствами обладает Валдес, чтобы следить за мной, а насчет использования магии он предупредил меня очень строго: без его разрешения – ни-ни.

Однако теперь я вдруг обнаружила, что чувства мои в отношении магических предметов стали намного острее и четче. Если поначалу мне нужно было подержать предмет в руке, чтобы определить, реликт это или нет, то к вечеру я могла мимолетным прикосновением распознавать его. Не знаю, было ли это связано с каким-то неизвестным мне действием клейма, или я просто набралась опыта, однако это и вправду было необычным.

И чем больше отклика во мне находили эти самые магические предметы, тем меньше я хотела, чтобы о моих способностях узнал Валдес. Как и о реликтах, хранящихся в моем доме. Их оказалось совсем немного – всего шесть, и если мой «опекун» о них прознает, то можно было не сомневаться ни секунды: он приберет их к своим рукам. Ведь теперь, когда я клеймена его знаком, все мое принадлежит ему – уж это он постарался довести до моего сведения несколько раз.

А потом я нашла седьмой реликт – даже не прикасаясь к нему, а благодаря какому-то странному чувству: не обонянию, не зрению и не слуху, а чем-то среднему между ними – и у меня не осталось ни малейших сомнений в том, что я непременно должна была сделать дальше.

– А, старый книжник! – наконец вспомнила Дорота, когда я пыталась узнать у нее про Олеуса Митту, – И то верно, давненько он не захаживал… Живет где? Да кто ж его знает? Кажись, где-то у Малой Фонарной… Или это не он? Нет, милочка, не упомню… А ты поди у старого Понтика спроси. Он с книжниками знается…

Олеус Митта и вправду жил недалеко от Малой Фонарной, всего в паре кварталов, если идти по набережной Мыльнянки. Я, правда, не рискнула там идти. В районе Жемчужных холмов, откуда брала начало хилая Мыльнянка, берега ручья были основательно закованы в камень и металл, но чем ниже по течению, чем ближе оказывалась река к нищим портовым кварталам, тем чаще на набережной виднелись следы небрежения и упадка, и в конце концов берега речушки превращались в топкое месиво из глины, грязи и камней. Мне пришлось сделать солидный крюк, чтобы попасть на Колесную улицу, и это вовсе не значило, что башмаки мои оказались целее, чем от предполагаемого похода вдоль берега грязной и вонючей Мыльнянки.