Читать книгу - "Источник миров - Генри Каттнер"

Стоя перед сияющими Земными Вратами, мы представляли собой весьма живописную картину. Лорна и я, сопровождаемые жрецами, готовыми схватить нас по первому же слову Иерарха, и сам Иерарх, при всей своей мощи и величии, не способный спасти себя. Момент был великолепен. Я был безмерно горд своей выдумкой.

Иерарх пожал плечами, прокашлялся и заговорил вполголоса, но затихшие на площади люди отчетливо слышали каждое его слово.

— Честь велика, но я не достоин ее. — Ему, вероятно, нелегко было произнести подобное вслух перед всеми, но это был лучшее, что он смог придумать.

— Вы слишком смиренны. В Раю полагают — вы более чем достойны, — нашептывая я, и Лорна разносила эти слова над толпой.

Он скрипел зубами. Я собственными ушами слышал этот скрежет. Окинув помост взглядом, в котором злоба и надежда сменяли друг друга, он опустил глаза. Никто из жрецов не шевельнулся. Видно, не нашлось никого сообразительнее его. Вдруг слабая надежда озарила его лицо.

— Раз так, пойдемте, — воодушевленно сказал он. — Пойдемте вместе.

Он повел нас во Врата. Сначала я не чувствовал подвоха, но, сообразив, что не склонный к смирению Иерарх, намерен вежливо пропустить нас вперед, я понял: он не собирается следовать за нами.

— Лорна, скажи: Рай удостаивает вашего Иерарха чести первым пройти через Земные Врата.

Лорна кивнула и громко повторила вслух.

На помосте возникло неожиданное напряжение.

По рядам жрецов прошел шепоток. Они в ужасе уставились на Иерарха, а тот словно окаменел. Опять произошло нечто, о чем я не знал. Но знал он. И знали все жрецы.

Я посмотрел на Врата. За окном по-прежнему сияли огни Нью-Йорка, значит, все в порядке Я ждал.

Иерарх смотрел на Земные Врата и бледнел на глазах, а я все не соображал, в чем дело. Конечно, ему не хотелось покидать Малеско, где он был верховным правителем, но реакция была слишком эмоциональной для человека такого склада.

Мне пришло в голову, что он может просто повернуться ко мне лицом и отказаться идти. И что делать в таком случае? Я был уверен, что он так и поступит. В один момент даже показалось, что он оборачивается: я увидел, как он замешкался, собираясь с силами перед тем как повернуться.

Кажется, толпа это тоже почувствовала. Она по-прежнему представляла собой единый организм, и колебание Иерарха скоро передалось ей. Они не желали, чтобы он остался. Они не позволят ему остаться.

— Прощайте! — очень вовремя прокричал хриплый голос у самого помоста.

— Прощайте! — подхватили другие голоса, и потолок задрожал от дружных усилий людей поскорее распрощаться со своим властелином.

Он повел печами под одеждами, по-бычьи повернул голову и окинул полным отчаяния взглядом ряды лиц.

— Прощайте! — сказал он стиснув зубы. — Фламманд, помоги… ааа! Гиперион, сделай что-нибудь! Гиперион, я тебя сожгу!

На помосте никто не шевельнулся, а в зале набирали силу решительны крики прощания. Никто из жрецов не решался осмотреть Иерарху в глаза.

«Фламманд — шептал он, — Фламманд».

В толпе жрецов рядом с Дио произошло почти незаметное движение. Кто-то сделал нерешительное движение, вероятно, это и был Фламманд. В тот же момент Дио, обнажив зубы в усмешке, сделал шаг вперед и оттолкнул плечом этого добровольца. Тот после мучительных колебаний сделал шаг назад и скрылся в толпе.

— Гиперион! — шепот Иерарха почти превратился в вопль.

На помосте царила безжалостная тишина. Я все еще не понимал, в чем дело.

Слева жрец сделал какое-то движение. Это Гиперион пытался ответить на призыв, но ему не позволили.

Гиперион, как и Фламманд, отступил. Жрецы, вслед за народом, твердо и окончательно отвергли своего Иерарха.

Бывший властелин стоял, опустив голову. С гневом и бессильной ненавистью он смотрел на жрецов, которые еще мгновение назад боялись его власти, а теперь дружно выказали открытое неповиновение.

Момент был поучителен. До сих пор Иерарх безраздельно правил миром, но вот из-за одного происшествия он стал беспомощен. Его отчаянный взгляд скользил по знакомым лицам, потом налился яростью, Иерарх втянул голову в плечи, и на миг показалось, что сейчас он тяжело, как бульдозер, двинется вперед, сокрушит оппозицию и снова заставит всех беспрекословно повиноваться. Но он не мог в одиночку одолеть целый мир.

Оставалась лишь одна вещь, на которую он мог рассчитывать в надежде сохранить свое лицо.

Оглядываясь назад, я вижу, что у него не было реального выбора. Дело не только в том, что мир, которым он управлял solo всю жизнь, вдруг решительно поднялся против него. У него оставалась возможность открыто атаковать мятежников, пробить брешь в их рядах и выжить. Шансов у него, конечно, было немного, но всякое бывает.

Иерарх имел более вескую причину для молчания. Чтобы победить оппозицию, ему пришлось бы открыть перед всеми собственный обман. Ему пришлось бы исповедоваться перед народом и жрецами как убийце, лжецу и богохульнику. На это он не мог пойти.

Иногда высокомерие одинаково служит и силам добра, и силам зла. Я не подозревал об этом, предоставляя ему выбор между смертью и славой или жизнью в бесчестье. Надо отдать ему должное: прекрасно все понимая, он не дрогнул.

Он выпрямился, расправив полные плечи. Позолоченные одежды величественно всколыхнулись. Толпа почти издевательски прощалась с ним, и крики напоминали травлю. Но когда он поднял голову, они стихли.

Он сухо и гордо попрощался. Что-то в глазах Иерарха и жрецов говорило о том, что сейчас произойдет нечто неожиданное.

Оттенок травли больше не звучал в криках толпы, но гул не уменьшился. Они хотели, чтобы он ушел. Было ясно, что крики не стихнут, пока он стоит здесь, в их мире. В Малеско он больше не услышит иного звука, кроме рева толпы, торопящей его в Рай.

Ему ничего не оставалось, как принять эту честь и славу, неожиданно обрушившиеся на него.

Царственно взмахнув одеждами, он повернулся и с неожиданной твердостью, гордо и уверенно пошел к Земным Вратам. Он знал, что произойдет дальше. Знал лучше, чем кто-либо, но не дрогнул. Он держался, как Джаггернаут. Он всегда сокрушал оппозицию. И теперь, когда на пути его гордости встала его собственная жизнь, он был готов сокрушить и ее. Он покидал Малеско с достоинством, присущим великим правителям. Я проникся к нему уважением.