Читать книгу - "Невероятная история Вилима Мошкина - Алла Дымовская"

Тем временем свадьба набирала обороты. Гости отдыхали и отрывались по утяжеленной программе. Алкогольные пары высокой концентрации расслабляли и позволяли хоть ненадолго забыть о статусах и положениях. Да и чего стесняться, когда все свои.

Дружников хозяйским, зорким оком обозревал мероприятие, то и дело неспешно обходя залы и гостей. С кем заговаривал, кому едва кивал издалека. Все подмечал, не упуская и деталей. Вон, на заплетающихся ногах выходит, видать в уборную, сам господин губернатор Приходько, а двое приставленных к нему приживалов-помощников поддерживают его особу под локотки. Губернатор Тихон внезапно замечает на себе неодобрительный хозяйский взгляд, и молитвенно складывает руки, при этом теряя равновесие. Мол, уж извини, не рассчитал. Дружников ему только рукой махнул – иди куда шел, остолоп. Тоже мне губернатор, хорош гусь, подумалось Дружникову. Хоть бы при людях свое жалкое достоинство соблюдал. А то стоит не так взглянуть, как высокий сановник Тихон уж пугается, того и гляди, готов рухнуть на колени. Что люди подумают? Впрочем, подумают они как раз то, что надо. Но раздражает. Правда, Тихона он любит по-своему. К примеру, за то, что кухонный губернатор никогда никаких хлопот ему не доставлял и был предан Дружникову настолько беззаветно, насколько вообще Тихону Власьевичу позволяли отпущенные богом умственные способности и внушаемый хозяином ужас.

В соседнем зале выплясывала неразлучная парочка пауков-тарантулов: Квитницкий Семен Адамович и «Армян». Оба толстые, почти до безобразия, потные и шумные, в окружении псевдоцыганского хора. С ними, само собой, выписывал кренделя добрый десяток эстрадных, приглашенных девиц из подтанцовки. К ним то и дело подлетали расторопные половые в шитых, стилизованных рубахах, подносили в водочных графинах древний, как крепостное право, коньяк. «Армян» выпивал коньяк из стопок, разом штуки три, Семен Адамович, не мелочась, дул прямо из графинов. Поодаль, у стены жалась кучка степенных, моложавых банкиров из Московского Отраслевого и собственной, дружниковской «Глории». Им и хотелось, и кололось, и градус был еще недостаточно высок.

Завидев Дружникова, тарантулы, подхватив девиц и хор, подлетели к нему и грянули «к нам приехал, к нам приехал!», нахально, но и просительно протянули стопку чокнуться. Дружников милостиво не отказал, тарантулами в последнее время он был доволен, но выпил чуть, однако, глазами указал в сторону стены, мол, займите гостей, обалдуи! Квитницкий тотчас тяжелым бомбардировщиком спикировал к скромным банковским страдальцам. Через минуту торговцы денежным товаром уже скакали без удержу в одной компании с тарантулами, причем за ту же минуту неведомым образом умудрились напиться вдрызг и распоясаться в отношении девиц. Впрочем, в компании Семена Адамовича за рекордные секунды теряли моральный облик и пристойное лицо куда более стойкие и суровые персоны.

Ага, а тут непорядок. Снежана, укрытая сенью непонятной породы древа в фаянсовой кадушке, развалившись томно с бокалом в руке на узком диванчике, охмуряла папашу невесты. Папаша, еще солидный, но уже «тепленький», на провокацию явно поддавался. По крайней мере, пухлая его, цепкая рука осторожно подкрадывалась к обнаженному Снежаниному колену.

Дружников обошел древо так, чтобы папаша его никак заметить не смог, зато Снежана увидела бы непременно. Она и увидела. Дружников погрозил сладкой обольстительнице кулаком. Снежана лишь передернула плечиком. Дескать, что тут такого? Такого и впрямь ничего особенно не было, Дружникову оно только на руку, если бы не мамаша. Не дай бог увидит своего папашу, тогда не миновать скандала. Дружников опять показал нимфе кулак, для убедительности покрутил пальцем у виска. Снежана его поняла, потому что вдруг резко встала с дивана и потащила папашу прочь из уютного угла в танцевальную залу.

Вот же чертовка! Не без умиления подумал о Снежане повеселивший Дружников. Ведь больше чем он, никто и никогда ей не даст. Потому что он платит за работу, а другие за плотские излишества и временное увлечение. Но все ей мало. Один раз, после пренеприятной истории, пришлось даже применить рукоприкладство и оттаскать за волосы. Снежана тогда рыдала в голос и кричала, что хочет замуж, а Дружников портит ей личную жизнь. Врала, конечно. Какой там муж, если при одном упоминании о семейном очаге у Снежаны судороги начинаются! Дружников ей чистосердечно пригрозил, что выдаст замуж за Кошкина. Подействовало. Снежана испугалась и немедленно успокоилась. Эх, если бы остальные проблемы разрешались столь же легко!

У буфета стояла чета Каркушей, благопристойная и трезвая, а рядом с ними уже пьяненькая Раиса Архиповна и брат Гошка. Муж и жена Каркуши были приставлены их опекать и развлекать в меру возможностей, следить, чтобы гости не обознались, и к матери жениха отнеслись с должным уважением. Дружников ненадолго подошел, чинно поцеловал мать в щеку, на Гошке заботливо поправил сбившийся галстук. Иванушке в очередной раз велел следить за тем, чтобы брату ни в коем случае не наливали водки, только вино или шампанское. Гошка все же внушал ему некоторую тревогу. Вернувшись недавно из университетских, оксфордских далей с дипломом экономиста, брат обнаружил пристрастие к истинно саксонскому пороку – питию крепких напитков без всякой закуски, что, впрочем, было весьма распространенным развлечением на британских островах. А может, на Гошке сказались скверные отцовские гены. Как бы то ни было, но Дружников более с любимого брата глаз не спускал. Определил к себе на работу в отдел планирования финансовых потоков, выделил надежный джип с водителем-охранником и приставил гувернера, бывшего спеца по научному коммунизму, профессора педагогики и истории, сурового брюзгу и мизантропа. Профессор, Альцест Карлович Миркин, мозги воспитаннику вправлял неустанно, согласно контракту своего найма, и добился того, что в его присутствии брат Гошка вел себя тихим, благовоспитанным ангелом, не подозревающим, что на свете существуют такие гадкие вещи, как спиртные напитки. Но стоило Альцесту Карловичу выпустить в силу необходимости своего «дисципулуса» в свободное плавание, как окрыленный Гошка немедленно срывался с цепи. И, невзирая на грядущие кары, в виде недельного, вечернего сидения дома за изучением трудов Карамзина или Ключевского, надирался до мертвецкого, горизонтального состояния. Альцест Карлович после этого каждый раз, с дозволения Дружникова, завинчивал гайки еще сильней. И на некоторое время превращал непутевого подопечного в совершеннейшего херувима. До очередного его одинокого выхода в свет. Потом все начиналось сызнова. Дружников уже подумывал о том, не выдать ли Альцеста Карловича за любимого двоюродного дядюшку, и бес с ним, пусть ходит с Гошкой неразлучно. Как бы из высоких родственных чувств. Пока же, в виду тяжелой и вредной работы, Дружников решил увеличить профессору жалование.

Однако, пора было идти к невесте. Поднять тост за дорогих гостей, еще раз, уже совместно, обойти залы, а там, на самолет. И к морю, на Лазурный берег, в Ниццу, на купленную ко дню свадьбы виллу. Для проведения медового месяца. Черты бы побрал и первое, и второе и третье! Месяц, не месяц, пару недель высидеть на берегу придется. А заодно, раз уж выпал случай, Дружников повидается и с Татьяной Николаевной, даст отчет о вверенном ему капитале и преподнесет дары, чтобы вихрь был спокоен.