Читать книгу - "Птицелов - Юлия Остапенко"

Священнослужитель дважды повторил вопрос, прежде чем Марвин ответил:

— Паттерик.

И у него возникло всеобъемлющее, очень спокойное и полное уверенности чувство: самое важное, что мог и был должен, он совершил.

Закончив ритуал, священнослужитель послал мальчика за колодезной водой для омовения рук, а Марвину сказал:

— Вы тоже больны. Я могу предложить вам наш скромный кров для восстановления сил. И, если хотите, позже помогу похоронить дитя.

Щемящая благодарность, охватившая Марвина в начале его речи, сменилась холодной яростью. Дымка снова спала, он вдруг с пугающей ясностью увидел грязь и мрачность помещения, в котором находился. Священнослужитель говорил ровно и складно, но в его внешности была неопрятность, а во взгляде — равнодушие. Марвин стиснул зубы.

— Благодарствую, — сказал он, — но мне бы нужна кормилица для ребёнка и… кто-нибудь, кто указал бы дорогу.

Священнослужитель посмотрел на него с лёгким удивлением, смешанным с жалостью. Потом пожал плечами.

— В деревне есть кормящая, но вряд ли она согласится на ещё один голодный рот. Зима нынче лютая. К тому же ребёнок всё равно не выживет. Вы помогли ему дотянуть до освящения, — мягко добавил он, будто пытаясь утешить Марвина, — чем уже отпустили грехи и ему, и себе.

— Я хочу исповедаться, — сказал Марвин. И, когда священник милостиво кивнул, добавил: — Но не могу. Благодарю вас, святой брат. Простите, что нет пожертвования. Единый вас сохранит.

Он вышел, едва замечая изумлённый взгляд священнослужителя, у которого столь нагло украл прощальное благословение, и почувствовал себя едва ли не бульшим богохульником, чем Лукас. Странно, но эта мысль не потрясла его, а развеселила. Выходя из храма и запахивая плащ, он все ещё улыбался.

Уже рассвело, и деревенька просыпалась. Кормилицу Марвин нашёл быстро, но она, как его и предупреждали, указала ему на порог. Даже не спросила, есть ли у Марвина деньги — похоже, по нему было видно, что нет. По правде говоря, Марвин даже примерно не представлял себе, на кого стал похож за время, проведённое в подземелье Нордема. Но уж не на благородного рыцаря, это точно… Так что он никого ни в чём не винил.

От деревеньки дорога вела на север, и Марвин пошёл на север.

Он наткнулся на домик лесника и выпросил у него молока для младенца. Лесник расщедрился даже на чёрствую краюху хлеба для самого Марвина. Марвин заключил, что его приняли за нищего, но к тому времени у него не осталось сил хотя бы возмутиться этому, пусть бы и в глубине души. Он шёл; ребёнок то спал, то пищал и хныкал, и всё не умирал, вопреки обещанию патрицианца из деревенского храма. Напротив, иногда он заходился криком и орал, и тогда Марвин тряс его и кричал: «Успокойся, да успокойся же, заткнись же ты наконец!» — то есть ему казалось, что он кричит. Не раз и не два он был близок к тому, чтобы просто бросить ребёнка в снег и уйти. Он не спал и почти не ел, и ему казалось, что это длилось долгие месяцы, хотя на самом деле он шёл от домика лесника всего несколько часов, когда снова увидел горбуна с зубами юноши.

И только тогда Марвин остановился.

День был пасмурный, но не очень холодный и безветренный. Марвин стоял среди деревьев, не представляя, где находится, и смотрел на омерзительного старика, усевшегося на кочке прямо перед ним. Старик был лыс, только одна длинная тоненькая прядь блекло-серых волос свисала за ухом на плечо. В костлявых пальцах он сжимал клюку, довольно увесистую на вид, колотил ею по земле перед собой и хихикал. Марвин смотрел на него с ненавистью.

— Что тебе надо? — спросил он наконец.

Он был уверен, что старик вот-вот сгинет, но тот, услышав обращённый к нему вопрос, широко распахнул бесцветные глазки и захихикал ещё громче, обнажив длиннющий ряд зубов, вдвое больший, чем у любого человека. Марвин с тоской подумал, что сходит с ума. А может быть, просто умирает.

— Я тебя уже видел! — повысив голос, сказал он. — Зачем ты ходишь за мной?

— Не за тобой, глупый южный мальчик, — прогнусавил старик (голос у него оказался такой же мерзкий, как и всё остальное), и ткнул клюкой в сторону младенца. — За ним.

Марвин осторожно, но крепко сжал щуплое тельце. Младенец запищал.

— Сгинь, — посоветовал Марвин. Горбун захихикал.

— Даже и не подумаю. Это моё дитя, и я его получу.

— Сгинь, сгинь, изыди прочь, тварь поганая! — крикнул Марвин.

Горбун скептично наблюдал, как Марвин осеняет его, себя и ребёнка святым знамением. Потом поинтересовался:

— Думаешь, поможет? Уж больно-то тебе твой дружок-единобожец в своём заплесневелом храмике помог? Подарил, как это там у вас… у-те-ше-ние, — пропел старик и снова продемонстрировал зубы. У Марвина уже в ушах звенело от его хихиканья.

— Мой король тебе не достанется, — смело проговорил он. — Даже если умрёт. Я успел его освятить, и Единый…

— Глупости, глупый южный мальчик болтает глупости, как ему в общем-то и положено. Дитя родилось на нашей земле. Оно наше. Не видишь, что ли?

— Что это я должен видеть? — подозрительно осведомился Марвин, и горбун улыбнулся. Не ухмыльнулся, а просто улыбнулся, не открывая рта — и эта улыбка неожиданно оказалась очень тёплой.

— Глупый, глупый южный мальчик. Вы все там такие? Все, все, — сказал старик. Ребёнок захныкал снова. Марвин посмотрел на него. Пелена снова спала — на миг. Это уже стало почти привычно.

Марвин пользовался мгновением ясности в голове и смотрел.

Сын Мессеры, наследник династии Артенитов, оторванный от матери, уже Единый знает сколько времени лишённый еды и сна, замёрзший, надорвавшийся от крика — был всё ещё жив.

Как и Марвин, хотя избитое тело вот-вот готовилось ему отказать, а левую руку заливали кровь и гной.

— Сгинь, — неуверенно повторил Марвин, отказываясь признавать очевидное. Старик возмущённо зашамкал, причмокивая плоскими губами и колотя клюкой по земле.

— Упрямец! Неблагодарный, глупый, упрямый южный мальчик! Или кровь твоя не смёрзлась ещё в твоих тощеньких жилках? Иль вонища ран твоих не распугала ещё всё зверьё лесное? Или путь твой не лежал вдали от людского жилья? Или смерть твоя тебя за ворот не тянет? И чтоб ты без меня делал-то? Неблагодарный!

— Это не ты! — возмутился Марвин. — У меня свой Бог, и я его…

— Глупый южный мальчик, — мягко сказал горбун. — Бог для всех един.

Марвину только и оставалось, что потрясённо уставиться на него. Налетевший неведомо откуда порыв ветра стряхнул снег с ветвей и дёрнул седую прядь старика, зашвырнув её прямо в его оскалившийся рот.

— Мальчик мой. Не ты, глупый южный заморыш, а это дитя. Оно родилось на этой земле. Оно моё. Оно само это знает, и не ты ему указ. Всё, что вышло изо льда, льду принадлежит. А лёд не бросает своих в беде. Ясно тебе? — старик погрозил ему клюкой. Марвин почувствовал себя несправедливо обвинённым, но промолчал. Не хватало ещё спорить с собственным горячечным бредом… Старик какое-то время молчал, будто ждал ответа, потом улыбнулся: — А ты честный. Глупый, но честный. Хотя и южный мальчик, да уж. Что за недомерки у вас там растут! Стыдоба.