Читать книгу - "Геносказка - Константин Соловьев"

— Фальшивый яд!

— Даже я, геноведьма, оценила эту иронию. Сколько раз я говорила об иллюзорности и лживости всего, что связано с человечеством, но не думала, что она может принять и такие формы. Шутка судьбы. Мы несли принцессе жизнь под видом смерти и смерть под видом жизни. Мы действительно могли дать ей выбор. Беда только в том, что тот, кто выбор предлагал, сам же его и делал.

— И если бы я дал ей мачехино яблоко…

— Да, — без всякой жалости сказала Гретель. — Принцесса сейчас была бы жива, хоть и парализована. Но ты, руководствуясь наилучшими мотивами, дал ей другое яблоко. И тем самым убил ее. В этом парадоксе есть определенное логическое изящество, но едва ли ты способен сейчас его оценить.

На это Гензель не был способен.

— Дьявольская шутка… — пробормотал он непослушными губами. — Ужасная, страшная, дьявольская шутка. И мы — ее исполнители.

— Не переживай, братец. Ты ведь действительно руководствовался лучшими намерениями. Но ты всего лишь человек. А люди часто совершают не то, что нужно, или что-то путают. Это в их природе.

— А третье яблоко? — спросил он без всякого интереса, лишь бы дать Гретель новую тему для разговора.

О, третье яблоко… Я не смогла взломать его хромосомный набор даже на лабораторном оборудовании. Оно настолько сложно устроено, что мне потребуются годы только для того, чтоб понять его внутреннюю структуру. Это вообще не яблоко, на самом деле. Это нечто… Ты не поймешь, ты же не геномаг. Словом, это сложнейший организм, который я пока не могу даже назвать биологическим. Миллионы странных, ни на что не похожих структур, мириады клеточных аномалий и химических хвостов. Словно… Словно кто-то взял целую галактику и превратил ее в рисовое зернышко. Совершенно безумная технология, не имеющая ничего общего с нашей. Если альвы способны на такое… Мне даже не хочется знать, на что они способны еще.

— Они могли бы исполнить твое желание, — устало сказал Гензель. — Помнишь? Мы могли бы предложить принцессе золотое яблоко. Кота в мешке. Слепой выбор.

Гретель потрепала его по волосам. Жест вышел неуклюжим, но искренним.

— Братец… Может, я и геноведьма, но пока я все-таки еще человек.

— Что ты имеешь в виду?

— Если бы удосужился спросить меня, я бы тоже предложила дать принцессе яблоко короля. А значит, мы с тобой оба — невольные убийцы. Ничем не отличаемся.

Гензелю захотелось прижать Гретель к груди. Но он знал, что она не любит подобных проявлений ласки.

— Сестрица… — пробормотал он. — Я ведь дал принцессе это яблоко, не спросив тебя, только оттого что боялся.

— Боялся меня? — уточнила Гретель.

— Боялся не тебя, а того, что ты сумеешь мне доказать ошибочность моего выбора. Ведь ты всегда объективна и хладнокровна, и почти всегда ты оказываешься права. Я боялся, что ты и в этот раз окажешься права, предложив принцессе яд. Поэтому я поспешил нарушить наш уговор. Чтобы не дать тебе шанса.

Гретель потерла пальцами виски.

— Вот она, ирония, — пробормотала она. — Ты уже начинаешь понимать. Впрочем, есть еще одна деталь. Тоже часть этой безумной картины. Не хотела говорить сразу, чтобы ты совсем не рехнулся. Это насчет принцессы.

— Ну?

— Я сделала ее генетический анализ. Создала генокарту Бланко. И ты не поверишь, что я там увидела. Клянусь твоим любимым Человечеством, никогда не поверишь.

Гензель не ощутил любопытства. Он сам казался себе выжженным изнутри, как остов сгоревшего корабля, который болтает без всякой цели слепыми волнами и в недрах которого не осталось ничего, кроме жирного человеческого пепла.

— Это имеет значение? — спросил он. — Это оживит принцессу?

— Нет. Ее уже ничто не оживит. Но мне показалось, тебе будет интересно узнать, кем она была при жизни.

Гензелю вспомнилось лицо — смеющееся, перемазанное в масле, лицо принцессы Бланко Комо-ля-Ньев. И другое — застывшее, неестественное, с навеки приоткрытым ртом, замершее в синем свете…

Мальчишка.

— Нет, — сказал он с решительностью, которой сам от себя не ожидал. — Я не хочу этого знать.

Наверно, она этого не ожидала.

— Гензель?

— Не хочу знать! — резко повторил он. — Слышишь?

— Ты ведь сам хотел узнать, чего особенного в принцессе. Теперь я это знаю.

— Мне плевать, что ты вычитала по ее генетической карте. Не хочу слышать.

— Это… это крайне нелогично с твоей стороны.

— Возможно. Бланко не знала, что сокрыто в ее генокоде. И я не знал. Эта чертова генетическая неизвестность была тем, что мы разделили с Бланко. Это наша общая с ней неизвестность, понимаешь? Особенная. Не понимаешь, сестрица… Для этого надо быть человеком, а не геноведьмой. Абсурдность, нелогичность, глупость — это все и есть человек. Не только клетки и хромосомы… Если я узнаю, какой секрет скрывали ее гены, это получится сродни предательству. Она умерла, не зная об этом, а я вдруг узнаю — и получится, что мы в неравном положении. И этого я не хочу.

— Не понимаю тебя, — призналась она. — Не понимаю тебя, братец.

— Потому что ты не ребенок, Гретель. Ребенок бы понял.

— Объясни.

Он с отвращением сделал еще глоток вина. Кислая и едкая жижа. И как ее пьют во дворце…

— Представь себе двух детей, которые играют ночью возле огромного шкафа. Они знают, что в больших старых шкафах всегда живут чудовища…

— В нашем шкафу в Шлараффенланде не было.

— Было. Ты просто выросла и забыла. Во всех шкафах есть. Представь себе, что двое детей, набравшись смелости, решили заглянуть в шкаф. Сделали вид, что не боятся чудовища. Хотя на самом деле им обоим ужасно страшно. Но поодиночке открыть шкаф им не хватает силы духа. А вот вместе… Ободряя друг друга, они берутся за тяжелые дверцы… Момент единения их душ. Страх объединяет их, он принадлежит им обоим. Они держат друг друга за руки, поэтому страх не может завладеть ими и помешать. Но в этот миг именно страх заставляет их думать на одной волне, страх превращает их в единое целое. И они…

— …Открывают дверцы шкафа?

— Приоткрывают. На пару пальцев. Конечно же они ничего там не видят, в кромешной темноте. Но их воображение дорисовывает жуткие подробности. И несколько секунд, все еще держа друг друга за руки, они упиваются собственным бесстрашием. Победой над своим общим страхом. Потом, конечно, нервы не выдерживают, и дети захлопывают дверцы. Есть там чудище или нет, а лучше держаться от него подальше…

— Я бы сказала, что все это напоминает воскресную проповедь какого-нибудь ржавого монаха, но нет, это не проповедь. В проповедях обычно есть хоть какой-то смысл.

— Дети засыпают и спят всю ночь, видя детские сны. Потом один из детей просыпается, пока другой еще спит. От темноты не осталось и следа, все залито солнечным светом. При свете шкаф уже не кажется таким страшным. Просто большая деревянная коробка. Можно открыть его в одиночку. Но если ты откроешь его при солнечном свете, ты увидишь не чудовище, а старый стеганый плащ на вешалке, побитый молью дедушкин шаперон и кучу пыли… Что еще может быть в шкафу? Глупо бояться таких вещей.