Читать книгу - "Государство Печали - Мелинда Салисбери"

Лампы догорали, вино кончилось, когда Иррис встала, чтобы уйти, два часа спустя. Они начали неплохо, поговорили о роспуске стражи порядка, о деньгах для университетов, чтобы они учили искусству и литературе снова. Открыть снова библиотеки, театры, танцевальные залы. Но они перестали записывать планы, когда идеи стали глупыми, и Печаль заявила, что будет день пирога, и все будут присылать ей пироги.

— Ты не ела пироги, — сказала Иррис.

— Не важно. Я уже знаю, что мне понравится.

— Это мило, — признала Иррис.

— Как ты… о, конечно.

— Я старше тебя, — ухмыльнулась Иррис. — У меня было три года тортов. И тебе понравилось бы. Понравится.

Часы на стене звякнули, Иррис подняла голову.

— Мне пора. Нам нужно завтра встать очень рано.

Девушки обнялись, Иррис оставила Печаль напевать под нос, готовясь ко сну. Она умыла лицо и руки, надела ночную рубашку через голову и забралась под одеяло.

Она сделала это, веселье от Иррис увяло, страх занял его место. Завтра в это время она будет почти канцлером… Готовиться к выборам… В ответе за весь Раннон…

Адреналин выгнал ее из кровати в гардеробную. Она отодвинула в сторону плечики с черной одеждой, пока не нашла то, что искала.

В стене была дырка размером с монету, Печаль сунула туда палец, нажал, пока скрытый механизм внутри не убрал панель, открыв дверь. Через эту дверь Расмус проник в ее комнату ранее, так он и ушел после этого.

Они с Расмусом нашли дверь случайно несколько лет назад, до того, как стали больше, чем друзья. Они баловались в коридоре дипломатического крыла, нашли шкаф со старыми артефактами, что был спрятан от остального замка. Печаль потянулась к жуткой вазе в виде дельфина, но, когда попыталась поднять ее, подвинулся шкаф, открывая проход за ним.

Они прошли туда, держась за руки, двигались, пока не оказались, к их удивлению, в ее гардеробной. Они не поняли, почему так, не хотели спрашивать, чтобы проход не закрыли, хотя Печаль подозревала, что какой-то давний канцлер сделал проход, чтобы сбегать к любовницам. Их веселил проход в детстве, а потом он стал еще полезнее, когда они выросли, и все изменилось. Даже Иррис не знала о нем.

Она быстро добралась до конца, вышла в коридор, где была комната Расмуса.

Он лежал на кровати, все еще одетый, читал, когда она вошла без стука, и он удивленно поднял голову.

— Печаль?

Она сорвала ночную рубашку через голову, бросила ее, освободила волосы от короны. Расмус отложил книгу и встал.

— Печаль, что… — сказал он, но она не дала ему говорить, потянула его рубашку, развязывая шнурки и снимая через его голову. Она прильнула к его телу, теплому и живому, и ощутила в себе умиротворение, растекающееся среди дикости страха и нужды. Она толкнула его на кровать, не дав ничего сказать, и вскоре он перестал пытаться, отвечая так, как ей нужно было. Она знала где-то в глубине, что не справедлива, что должна была сказать ему, что решила, что это значило для них, но она не могла об этом думать.

Она потянулась к выдвижному ящику тумбочки у кровати, вытащила мешочек, и он забрал его у нее, высыпал содержимое в рот и разжевал, его ладони при этом гладили ее тело, его кольца холодили ее быстро нагревающуюся кожу. Он склонился поцеловать ее, его губы были горькими и зелеными, и она слизнула это. Он издал звук горлом, и она закрыла глаза, притягивая его к себе, в себя.

Ее волосы были влажными, когда они разделились, рот устал от поцелуев. Расмус свернулся вокруг нее, ладонь гладила ее спину.

— Ты в порядке? — спросил он, она кивнула ему в грудь.

— А ты? — прошептала она.

Он фыркнул над ее головой.

— Ну… полагаю, да, — она слышала улыбку в его голосе, и ей было больно.

Впервые, когда она увидела улыбку Расмуса, она была в ужасе. Это была не первая улыбка в ее жизни, но первая была широкой, без вины и страха. Такой открытой, что она не сразу поняла, что это улыбка.

Ей было восемь, как и ему, он только прибыл сюда, чтобы жить здесь со своим отцом Веспусом, послом Риллы, после смерти его матери дома. Когда он увидел ее, его лицо изменилось, стало шире, глаза прищурились, а губы растянулись, обнажая зубы. Она ударила его по носу и убежала от него, ее короткие ножки топали по коридору, она старалась оторваться от него. Но его ноги были длиннее, он рос на меде, молоке и свежем воздухе, и он легко догнал ее в старом бальном зале.

— Зачем ты меня ударила? Почему убежала? — спросил он, запинаясь, на ее языке, убирая светлые волосы за заостренные уши. Она молчала и смотрела, сжимала кулаки, чтобы ударить его еще раз, если нужно. — Я хочу дружить с тобой.

Он поднял ладонь, направил длинные тонкие пальцы к потолку, и она постепенно распрямила свою руку, ее пухлые пальцы растопырились, она подражал ему. Он прижал ладонь к ее ладони, и ощущение было искрой чего-то нового в ее теле. Радость, как она поняла раньше, когда он дал ей слово для этого. Умиротворение.

— Теперь мы друзья, — сказал серьезно риллянский мальчик.

— Ты не будешь больше на меня рычать? — спросила она.

— Я и не рычал на тебя.

— Рычал. Как собака. Но без звука.

— Я улыбался. Не рычал.

Печаль покачала головой.

— Нельзя улыбаться тут. Это запрещено.

Он улыбнулся снова, словно она сказала что-то смешное, а потом зажал рукой рот, сиреневые глаза были огромными.

Печаль нахмурилась, кусая губу, а потом решила.

— Покажи мне, — потребовала она.

И Расмус улыбнулся по ее приказу.