Читать книгу - "Старая дева - Даниэль Брэйн"

— Я тоже, — выдохнула я и закрыла глаза. Что это было?

Авдотья присела на край кровати и погладила мою руку.

— Что Степанида? — спросила я. — Доктор смотрел ее?

— Смотрел, барышня. И строго велел лежать. Строго-строго, — повторила она мне как маленькой. — И вам велел лежать, а мне, как вы очнетесь, позвать его.

— Так он здесь? — вяло удивилась я. — Скажи мне… откуда слух, что Степанида от моего брата прошлый год понесла?

Мне удалось повернуться так, что я теперь Авдотью неплохо видела. Моя горничная выглядела неплохо для человека, который провел бессонную ночь, а что она не отлучалась от моей постели, я не сомневалась. Авдотья громко вдохнула, закрыла рот ладонью, а я не знала, как трактовать этот жест. Но торопить ее, лишний раз выговаривать слова я все еще была не в состоянии.

— Да простит меня Преблагой, — не отнимая руки ото рта, произнесла Авдотья. — Кому же такое в голову-то пришло, барышня, когда барин-то и был у нас в доме всего раз и заездом? А так все картежничал с его сиятельством… Все, что вы ему дали, все деньги, тогда же подчистую и проиграл. А вы — Степанида… — Она наконец убрала руку, выпрямилась. — Я уж говорю — дядя Лука, подправьте дверь, чтобы я эту бабу закрыла, а то того и гляди, побежит опять под мужнину горячую руку! Он ее смертным боем, а она ему в ноги и слезами их поливает. Ох, барышня, запереть бы ее тут да кандалы надеть, чтобы не сбежала, а Егора — в солдаты!

А она на редкость целеустремленная, подумала я. И неглупа. Понимает, кто ей союзник, хотя желание защитить сестру объяснимо. Брата продали на сторону, Степанида у нее единственная родня. «Дядя Лука», может, ей и не дядя, просто так, зовет как привычнее.

— Слушай меня, — попросила я, потому что дела не ждали. — Передай Анне все как скажу и Луке. Все припасы, что в амбаре, перенести в пустые комнаты по ту сторону дома. Поняла? Три комнаты пока хватит. В первой комнате отдельно — овощи, и все разложить так, чтобы не кучей, а рядками. Прежде чем раскладывать, посмотреть, что испорчено, что вот-вот гнить начнет, а что хорошее. Хорошее разложить, траченное на корм скоту пустить, а что вот-вот испортится — впрок наготовить. Поняла?

Авдотья кивнула.

— Дальше. Крупы пересмотреть, что мокрое — просушить, где мошка — выбросить, где хорошее и сухое — разложить в другой комнате. Пересыпать все в чистые горшки, и еще: пусть Анна посмотрит, на сколько там припасов хватает. Ежели больше, чем на месяц, то все хорошее предложить соседям. Авось для крестьян купят.

— А мы как же, барышня? — удивилась Авдотья.

— А мы на эти деньги купим припасы на новый месяц. Все равно испортятся и снова нечего будет есть. Анна вас кормила? — вспомнила я. — Как я приказала?

— Не знаю, как вы приказали, барышня, а еды сегодня было досыта, — захлопала глазами Авдотья. Я не поняла, что именно ее озадачило, но уточнять не собиралась. — Так и доктор сказал, что вам ничего нельзя, вон, каша жидкая на золотой воде. Кушать изволите?

Я поерзала головой на подушке. Мол, нет.

— Что Федот? Отлежался?

— Отлежался, барышня, уже на поле. Пахать-то надо, как без хлеба-то жить.

— Как вернется, чтобы уже было ясно, что соседям из припасов предлагать. Пусть Лука и Федот поедут, договорятся. — Что еще? Это главное, но было же что-то еще? Ах, да. — Как вернутся, пусть Лука все, что в доме есть, перепишет. И укажет, в каком что состоянии. А ты платья мои перебери и точно так же — что годно, что не годно, что можно продать еще. Поняла?

Авдотья поднялась и поклонилась. Я подумала про украшения. Есть ли они хоть какие-то у меня или братец давно пустил все по ветру? И медальон, который я видела на картине, но сейчас, после ночи борьбы с огнем и болью, он казался мне не больше чем миражом.

— Поняла, матушка. Все как есть передам. Доктора кликну, а то он ждет.

Авдотья ушла. Я вытянула ноги, даже смогла повернуться на спину. Удивительно, но мне сменили белье и убрали комнату — ни следа моих ночных страданий.

Итак, к вечеру или завтра с утра я буду хоть сколько-то понимать, чем я владею. Все, что можно сейчас продать, нужно продать и купить зерно на посев, если еще не поздно. Если окажется, что мне нужна полоса — поговорить с графом. Войдет в мое положение человек, который без малейшего смущения играет в карты с тем, кому штаны подвязывать нечем? Но есть еще Павел Юрьевич, о котором Андрей отзывался тепло… насколько может крепостной отзываться о барине. Попробовать вести дела с ним? Что я могу ему предложить?

И почему-то вдруг перед глазами у меня стала Брешка, быстрая, неугомонная, погибель моя. Мельница? Я не видела на реке мельницы, почему ее нет, соберут урожай и нужно будет молоть муку, значит, у меня еще достаточно времени? Предложить Павлу пай, это выгодно. Если он согласится профинансировать строительство мельницы и закупить материал, а еще — помочь починить мост. И спросить у Луки, какие еще самые важные нужды. По крайней мере: еда есть, а излишкам я не позволю бездарно пропасть.

Мне не давали покоя и помещения. Сейчас весна, а что будет зимой? Судя по состоянию дома, на отопление тратится уйма дров, а если не отапливать все комнаты разом — тепло будет быстро уходить. Как быть? Переселить в дом крестьян, разобрать избы, хотя бы самые скверные, на дрова? Допустим, ну а скотина? Корова в зале с картинами?

«Надо будет — переселю», — подумала я. Дом мне не было жаль ни капли. У меня вообще не было никогда привязанности к вещам — всякие открыточки, детские рисунки, школьные тетради, старые платья, которые кто-то когда-то носил, а теперь они занимали полки в шкафу. Мне всегда это казалось эрзацем памяти — когда человек ничего для тебя не значит, наткнулся на вещь и вспомнил. Не сразу.

Как и что будут вспоминать обо мне, Веронике Маркеловой? Талантливый бизнесмен, обогативший отечественную эстраду. Деньгами, конечно же, не культурными ценностями, о культуре и ценностях речи не шло, это продукт, пусть и качественный. Люди покупают вещи, впечатления и эмоции…

Я оборвала себя на полувдохе. Что-то… что-то скользнуло по краю и ушло, и это обеспокоило. Но еще раз пройти всю цепочку своих измышлений я не смогла, дверь открылась и в комнату вошел молодой человек.

— Слава Преблагому! — воскликнул он, и у меня сразу закралось сомнение — какими методами он лечит? Ушел бы он и оставил меня одну с моими мыслями о хозяйстве. — Теперь пойдете на поправку, только кушать вам, Елизавета Григорьевна, кроме каши на золотой воде ничего нельзя.

— Что со мной было? — спросила я. Что бы ни было, где гарантия, что завтра не придет что-то смертельно опасное?.. — Слабость большая и испарина…

— Лука ваш до седых волос дожил, а ума не нажил, — буркнул доктор. — Может, воды нахлебались, а может, какая спорынья попала в еду.

Я выдавила кривую улыбку. Сама бы я поставила себе немного другой диагноз — просто по памяти, что происходило с моими знакомыми. Но вряд ли доктора здесь догадывались, для чего человеку желчный пузырь.