Читать книгу - "Сторож брату своему - Ксения Медведевич"

Сглотнув подскочившее к горлу сердце, Марваз проорал сиплым, срывающимся от страха голосом:

– Вот тебе, Тарик, воля эмира верующих, он приказывает тебе прочитать эту бумагу!

Нерегиль показал острые зубы и злобно взвыл – не на ашшари.

Каид вдосталь насмотрелся на чудищ и тварей, чтобы понять: раз воет – значит, не полезет. Во всяком случае, сей же миг не полезет. Полезет, когда довоет и наберется храбрости.

Но даже так, даже глядя на бессильную злобу сумеречника и отчаянно понукая себя – ну же, давай вперед, каид, между вами десять шагов, пихай ему в морду фирман, и ты спасен! Давай, каид, пока он не знает, что делать, и орет от злобы и ярости! Марваз трясся и не двигался с места. Конь под ним храпел и топтался, и послать его вперед не оставалось ровно никаких сил.

Кобыла вскинулась, и Марваз упал ей на шею: не свечи, подлюка, не свечи, у меня приказ и долг, не могу я щас падать с тебя, подлюка!..

И вдруг за спиной заорали. Каид посмотрел вперед и застыл.

Сумеречник больше не орал и не грозился на своем языке.

Припав к шее сиглави, нерегиль наметом шел прямо в лоб Салхану с ребятами. Даже в мареве пыли видно было, как летят из-под копыт коня щебенка и комья земли.

Гвардейцы смотрели на налетающего на них Стража пустыми от страха глазами – но не двигались с места.

Салхан, видать, все-таки с перепугу дернул на себя поводья, лошадка вздыбилась, парень выпал из седла, стоявшие за ним рванули кто куда. Перед налетающим как призрак бури сиглави упрямо топтался единственный гвардеец, не свалившийся наземь и справившийся с лошадью. Придерживая пляшущую скотину, парень бесстрашно загораживал дорогу мчащемуся прямо на него нерегилю.

– Аааа!.. – услышал свой вопль Марваз, когда всадники сшиблись.

И следом выдохнул:

– Ох ты ж…

Потому что всадники не сшиблись. Сиглави, распластавшись и до брюха поджав задние ноги, махнул через паренька. Тот вовремя вылетел из седла и покатился в пыль, длинный серый хвост махнул всего на пару локтей выше передней луки.

Уверенно приземлившись на стройные ноги, сиглави рванул вниз по узкой улице и мгновенно слился с пылью. Нерегиль даже не шелохнулся в седле, пока летел через кувыркающегося парня и истошно ржущую лошадь – словно прилип к спине своего коня. Только в стременах немного привстал перед самым прыжком.

– Ушел… – восхищенно ахнул Абдулла.

Марваз сглотнул и выпустил из груди воздух – долгим, облегченным вздохом.

А потом посмотрел на небо и тихо сказал, собирая поводья:

– Куда только ушел, неясно. Самум ведь надвигается…

– А он и от самума уйдет, – блестя из-под шлема глазами, прошептал молоденький Муса. – Афшин…

Оставалось лишь кивнуть его очевидной мысли и отправиться искать ночлег.

Прости меня, Всевышний, но сегодня пришло время напиться.

По правде говоря, оставалось непонятным, с чего напиваться – с горя или с радости. С одной стороны, фирман не вручен, Тарик ускакал, и теперь ищи его, каид, снова. С другой стороны, пронесло, и все живы. Каид поскребся под шлемом и решил, что все-таки лучше отпраздновать.

Даже сквозь закрытые веки он видел перед собой сузившиеся от ярости холодные глаза и бледную ладонь, раскрывающуюся быстрой, но мучительной смертью.

* * *

Дорога исчезла перед глазами Тарега в одно мгновение, словно их с Гюлькаром с головой накрыло пыльным покрывалом. Состоящий из густого песка ветер рванул с плеч джуббу, тут же набив за ворот царапучей взвеси. За пазухой кафтана был головной платок, но пытаться надеть его нечего было и думать – улетит, да и поздно, все одно в волосах уже дюжина ратлей пыли.

Спешившись, Тарег крепко намотал на руку поводья и сел прямо посреди того, что недавно было широкой, паре верблюдов пройти, хорошо выбитой караванной тропой. Протоптанную в каменистой почве ложбину заносило песком, Дехна дышала жаром и слепящим ветром.

Гюлькар жалобно мотал головой, вздергивал морду – в ушах свистело на все лады. Хорошо бы укрыться за одним из выпирающих здесь отовсюду камней – но поди ж ты, не успели. Вслепую убредать прочь с тропы не годилось.

Впрочем, весенний самум налетает и отлетает быстро, главное, дождаться затишья и не потерять ориентиров. Туэйг, похожий на рассыпавшийся песчаный замок, должен оставаться за спиной. Тропа закладывала широкие петли, огибая заросшие редкими акациями и ладанником всхолмья, и ее глубокое, выбитое сотнями ног и копыт ложе ни с чем нельзя перепутать.

Посвистывание перешло в ровный тяжелый гул – ветер крепчал, красный песчаный дождь летел прямо в лицо, сек щеки и веки.

Тарег полез за платком, и это-то все и сгубило.

Над головой хлопнуло, пригибая затылок, – ветер ударил, пылью и жаром, в глазах на мгновение смерклось. Шарящая за пазухой рука нащупала платок, и тут же запястье с накрученным поводом рвануло: Гюлькар, почувствовав – хозяин отвлекся, – дернулся. Со всей дури.

Тарега перекинуло на бок, поволокло по забивающей нос и глаза глубокой горячей пыли. Нерегиль цапнул за повод, но конь, видно, вздернул мордой – а он даже ног лошадиных не видел, когда его подняло над дорогой. Чихая и отплевываясь, Тарег чувствовал, как широкие поводья проскальзывают между пальцев – тисненая гладкая кожа уползала наверх, словно из-под земли слышалось глухое ржание Гюлькара.

Следующий порыв взбесившегося ветра бросил его ничком в рыхлую взвесь. Нелепо, как в прибойной волне, барахтаясь, Тарег попытался удержать узду. Ополоумевшая скотина поддала передними ногами – и угодила копытом ему под локоть. Задохнувшись от обжигающей резкой боли, он разжал пальцы.

В следующее мгновение Тарег понял, что лежит лицом вниз совершенно один. Вырвавшийся конь исчез в красном мареве, словно его никогда и не было.

Еще через мгновение он понял, что только что тянул за поводья – а как же, сызмальства заученный жест и отмеренная капля Силы, чтобы не повалить коня и не проволочь его к требовательно протянутой руке. Лошадь – глупая скотина, даже обученная, даже привычная к бою. Ты упал – она уплелась прочь. Или дернула прочь – со всей дури.

Поэтому – пальцы врастопырку и капля Силы. Повелительное – сюда, скотина, не бросай меня лежать у врагов под ногами.

Пыльная завеса перед лицом размывала очертания рук. Тарег неверяще поднес ладонь к носу: где мой конь? Я же тянул. Я не мог упустить поводья. Князь Тарег Полдореа не может так оплошать. Так не бывает.

Сглотнув, он снова вытянул ладонь в красноватую взвесь, щурясь и сплевывая набивающееся в рот месиво.

Мгновения падали, и неизвестно сколько их кануло в буре, пока Тарег не убедился окончательно: Силы в нем нет. Нисколько. Ни капли.

Ее не выплеснуло с обжигающей болью, как во время перерасхода. Ее не запечатало во внутреннем колодце, как тогда, когда старик забрал мириль.