Читать книгу - "Заклинательница бурь - Мира Вольная"

— Это я, красавица, — протянула руку, касаясь белых перьев на груди полярницы. — Спасибо, что пришла.

Птица возмущенно прогудела, выпуская из клюва мешок, и несколько раз хлопнула крыльями, посылая мне образы гнезда и птичника. Какое-то время мы так и простояли, делясь образами. Кахима была не на шутку встревожена и очень недоверчиво косилась в сторону графа, возмущенно пыхтя и хохлясь, переминаясь с лапы на лапу и показывая мне, что хочет сделать с горгулом. Начать она предпочла с хвоста, все-таки не давал он ей покоя еще с первой встречи. Я улыбалась и глубже зарывалась пальцами в белые, красивые, позолоченные солнцем перья, радуясь, что хоть одному существу, но все еще могу доверять безоглядно.

Спустя какое-то время, убедившись, что полярница не нападет на мужчину, я опустилась прямо на землю и раскрыла принесенную хитрюгой сумку. Все было на месте: и литкраллы, и сменная одежда, и мешочек с аржанами, и даже травы. Шейлох собрал даже больше, чем я просила. Благодарная улыбка скользнула по губам.

Последней я выудила карту, расстелила пергамент на полу и уставилась на переплетение линий, мысленно накладывая на горы и равнины сетку ветров, которую составила для Алекса. Нужно выбрать место… Место, куда Гротери не додумается заглянуть, место, о котором он вспомнит в последний момент, место, которое настолько неприятно груну, что…

Вот!

Подземные туннели на северо-востоке, в трех днях пути от Синего леса. Туда Владимир ссылал каторжников для разработки ониксовых карьеров и туда послезавтра вечером должна прийти сильная магнитная буря.

— Как только переоденусь, летим к Синему лесу, — сворачивая карту, обратилась я к горгулу. — На несколько дней укроемся там в туннелях.

— Разве они не затоплены? — нахмурился мужчина, внимательно наблюдая за моими передвижениями.

— Большая часть, скорее, заморожена. Гротери когда-то постарался, — я скрылась за одной из стен, начиная стягивать с себя платье.

— Что-то мне уже не хочется туда соваться, — проворчал Лерой.

— Боишься замерзнуть? — прозвучало издевательски и немного угрожающе, но поделать с собой я ничего не могла: злость была сильнее здравого смысла.

— Софи… — тяжело вздохнул граф.

— Да, я еще долго буду тебе припоминать, — отозвалась, выуживая рубашку. — И еще долго буду злиться. Но я обещала Мине, что ничего непоправимого с тобой не сделаю, по этому поводу можешь не переживать.

— А по какому стоит?

— По поправимому, — улыбнулась я, застегивая пуговицы.

"Софи", — простонала в голове Мина.

"Что? Вполне возможно, вы оба разрушили мою жизнь. Так что даже не начинай. Не тебе просить меня о прощении, когда сама простить не можешь".

"Я простила".

"Не ври. Я чувствую тебя, как себя. Ты не простила и никогда не простишь. Очень хочешь, но… не можешь. И, знаешь, ты имеешь на это полное право".

"Так многое иногда хочется изменить…." — прошептала мертвая и снова затихла.

Тут я была с ней согласна: изменить хотелось, действительно, многое. Очень многое.

В голове царил полный бардак, слишком много было мыслей, слишком много было чувств. Просто слишком много всего. Меня с пеленок, с младенчества растили, вбивая в голову постулат о том, что единственный возможный способ выжить — это быть с Неприкасаемыми. Что мир за пределами ковена ужасен и отвратителен, что шабаш — единственное место, где меня защитят и сберегут, что метрессы хотят только добра. Я жила в полной изоляции среди таких же забитых и запуганных девочек без собственного мнения. Мы не имели права задавать вопросы, не имели права поднимать голову от земли.

Двигались и дышали только с позволения метресс… Но и, выбравшись из ковена, я все равно продолжала запрещать себе спрашивать, думать, вспоминать. Ковен и его законы впились, срослись со мной, въелись в кожу и в кровь настолько, что даже теперь я, наверное, так до конца и не могла поверить в то, что все, сказанное Миной — правда. Мой и без того полуразрушенный мир только что окончательно разлетелся на осколки, и они продолжали впиваться в тело, оставляя глубокие кровоточащие порезы, проливаясь кипятком на открытые раны, вызывая тошноту и судороги. Заставляя корчиться в агонии.

Я фактически вынуждала себя поверить, прокручивая в голове воспоминания о Неприкасаемых. Снова и снова. Почти по крупицам выжимая из себя эту веру. Словно капая на кожу кислоту. Кап-кап-кап.

Невероятно больно.

Кап-кап-кап…

Первые два года после того, как Сид все-таки привела меня к Алексу, я только и делала, что боялась. Боялась замка и его стен, боялась грунов, не могла спать на кровати и все время забиралась под нее, изрядно удивляя и пугая этим Алекса. Я целыми днями сидела в комнате, не решаясь даже приоткрыть дверь. Забавно, но Гротери меня тогда пугал почти до обморока. Не знаю, почему. Наверное, потому что он такой… огромный, высокий, из-за холода его глаз и из-за метелей, что так часто проскальзывают на их дне. Ну и да, из-за того что он — мужчина. Страшнее всего для Неприкасаемых всегда были мужчины, даже не охотники на ведьм. Именно мужчины с их желаниями и порывами несли гибель.

Смешно.

Если бы не было так печально.

Алексу почти пришлось приручать меня. Во многом помогла необходимость подпитываться от него энергией. Когда корчит и ломает, когда хочется выть и лезть на стену от боли, когда кажется, что лучше сдохнуть, чем испытывать то, что испытываешь, становится плевать на то, чью руку хватаешь и из кого тянешь силы, лишь бы помогло. А Гротери в первые разы надо было видеть. Сидит каменной статуей, в глазах буря, губы плотно сжаты, и дышать, кажется, боится. А держит уверенно, крепко и ладони у него всегда приятно-прохладные.

И буквально через несколько месяцев я перестала шарахаться от него в сторону, мы даже начали разговаривать, то есть я стала ему отвечать, когда он говорил, даже вопросы задавала. Еще через несколько месяцев появились наши вечерние посиделки с чаем, его потрясающей выпечкой и книгами. Через полтора года мы уже общались почти так же, как сейчас. Грун начал подкалывать, я нашла в себе удивительную способность отбиваться и временами язвить. Почти привыкла и освоилась. А года через четыре поняла, что, если не буду держать себя в руках, пропаду. Влюблюсь и буду ворочаться по ночам в собственной постели, комкая простыни и страдая от бессонницы. Сходя с ума. И пусть я не понимала этого, отказывалась признавать, но интуитивно всегда чувствовала.

Дистанция между нами — моя инициатива. Целиком и полностью.

Дружить с Гротери до недавнего момента казалось правильным. Казалось безопасным.

Тем более, что мне не раз приходилось видеть его отношение к женщинам в общем и к любовницам в частности. Повелитель слабому полу не доверял. Иногда создавалось впечатление, что это почти инстинкт, выработанный рефлекс.

Поверит ли он мне?