Читать книгу - "Железный Совет - Чайна Мьевилль"

На юге отряду спасателей досталось сложное задание на улицах, отделявших Пряную долину от Садов Собек-Круса. Парк считался свободной от огня зоной, населенной беглыми заключенными и ренегатами всех мастей, неподконтрольной ни Коллективу, ни Парламенту. Коллективистам понадобились дрова: взяв топоры и пилы, они пошли валить деревья. Но им обошлись дорого и путь туда через обстреливаемые милицией улицы, и дорога назад, с поклажей. Нескольких подстрелили на краю парка: застигнутые врасплох люди падали на булыжную мостовую и оставались лежать в тени стен.

Решения по-прежнему принимались, но всеобъемлющая стратегия, превратившая Коллектив в единую силу, государство в государстве, больше не вырабатывалась. Во главе некоторых отрядов и теперь еще стояли умные офицеры, но какие бы приказания они ни отдавали, все операции оказывались не связанными между собой.

Из милицейской башни на Мушиной стороне давно вынесли орудия, магический арсенал и секретные карты. Толстые гудящие провода подвесной дороги расходились от ее вершины на юг и на север. На юге они вели к окраинной милицейской башне Барачной стороны; на севере дорога круто взмывала вверх, пролетая над мешаниной черепичных и железных крыш под стеклами Оранжереи и петляющим руслом Вара к центру Нью-Кробюзона. Там она подходила к Штырю, пронзавшему небо рядом с Вокзалом потерянных снов.

В последние безумные дни коллективисты Мушиной стороны набили взрывчаткой, химикатами и порохом два вагона надземной дороги. Незадолго до полудня они запустили по вагону в каждом направлении, заклинив предварительно тормоза. Толстенькие медные цилиндры со вставками из дерева и стекла с визгом понеслись над городом, набирая скорость.

Провода прогибались при проезде вагонов-стручков, врассыпную бросались удивленные вирмы, ругаясь последними словами.

Вокзал потерянных снов был сердцем города даже в большей степени, чем Парламент — мрачная крепость, очищенная от функционеров. Гримаса времени: «парламентское» правительство приостановило деятельность Парламента. Мэр принимал решения, сидя внутри Штыря.

Когда направлявшийся на север стручок пролетал над Речной шкурой, милиция забросала его гранатами. Не долетая до цели, те падали в Шек и на приречные улицы Малой петли, где и взрывались. Но милиция не могла промахиваться вечно. Металлический канат взвизгнул под тяжестью стручка, и один или два снаряда пробили окна, влетели внутрь вагона и сдетонировали.

Стручок взорвался, смертоносный груз мгновенно превратил его в маленький ад; вагон сорвался с каната и рухнул вниз, чертя в воздухе дымную кривую. Разваливаясь на куски, он залил лавки и дома-террасы Шека дождем из огня и расплавленного металла.

Зато другой набитый взрывчаткой стручок летел к югу над бедняцкими кварталами, оставив позади баррикаду, отделявшую Пряную долину от Барачного села. С обеих сторон засыпанной кирпичами и щебенкой ничейной полосы на него смотрели милиционеры и коллективисты.

Стручок перемахнул через пустырь, а когда впереди встали высотные дома и дорога, поворачивая, пошла под уклон, нырнул. И врезался прямо в милицейскую башню Барачного села.

Вспышки взрывов засверкали на шпиле — один, второй, третий. Бетон вспучился и пошел трещинами. Растущее пламя пожирало шпиль изнутри; тот подскочил, отлетел прочь и стал падать, башня начала обрушиваться. Вся ее верхушка устремилась вниз, точно пирокластический поток во время извержения вулкана. Кувыркаясь, сыпались милицейские вагоны.

Тросы надземки угрожающе обвисли и на протяжении двух миль рухнули на город. Кольцами они упали на черепичные крыши, проделывая в ткани города полукруглые борозды, убивая всех на своем пути. С башни на Мушиной стороне трос полого свисал в направлении Пряной долины: раскаленный и страшно тяжелый, он уничтожил там несколько зданий.

Зрелище получилось эффектное, но коллективисты знали, что им уже ничто не поможет.

Почти все предприятия у Ржавого моста пустовали: рабочие и хозяева либо попрятались, либо ушли защищать Коллектив. Но несколько мелких фабрик еще пыхтели, принимая любые заказы за любую плату, — к ним-то и направился Каттер в день, когда упала милицейская башня.

Огни на древней улице стекольщиков давно потухли, но, потрясая тощим кошельком и взывая к политическому чутью ремесленников, Каттер добился того, что мятежники со «Стекольного завода Рамуно» снова раздули горны, достали поташ, папоротники, а также известняк — все для полировки и чистки. Каттер отдал им футляр с круглым зеркалом Иуды, которое он разбил. Стекольщики дали согласие отлить ему замену. После этого Каттер пошел к Ори — дожидаться его и Иуду.

Если Каттер и встречал Ори раньше — что вполне вероятно, учитывая немногочисленность недовольных до эпохи Коллектива, — то он этого не помнил. По описанию, данному Мадленой ди Фаржа, Каттер представлял себе озлобленного, неуемного, драчливого мальчишку, рвущегося в бой и без конца бранящего своих товарищей за бездействие. Но парень оказался совершенно иным.

В нем чувствовался какой-то надлом. Какой именно, Каттер не понимал, но сочувствовал Ори. Тот замкнулся в себе, и Каттеру, Иуде и Мадлене пришлось приложить немало усилий, чтобы его разговорить.

— Оно уже близко, — предупредил Курабин. — Оно на подходе, надо спешить.

С каждым разом голос монаха звучал все тревожнее: разум, который руководил им, убывал день за днем. Так много понадобилось узнать в последнее время у скрытого тешского божества, что сам Курабин должен был вот-вот навсегда скрыться.

Но постепенное угасание не мешало Курабину пребывать в тревоге. Каждая спираль, мимо которой они проходили, вселяла в него (или в нее) страх, говорила о грядущем ужасе, о массовой бойне: Курабин называл эти символы духами братской могилы, массовыми убийцами, истребителями. Он утверждал, что, по его ощущениям, их время почти пришло. Каттер заразился от него тревогой и страхом.

Город оказался в кольце мелких мороков. По дороге к дому Ори Каттер заметил какую-то суету на соседней улице, а Курабин тут же вцепился в него невидимыми руками и с воплями потащил его туда. Подойдя ближе, они еще застали видение, которое прямо у них на глазах распалось на сложные фрагменты и исчезло, прихватив с собой, как им показалось, весь цвет и свет этого мира. Несколько коллективистов сбились в кучу и вопили, тыча в видение пальцами, но никто не упал замертво.