Читать книгу - "Конан-варвар. Час Дракона - Роберт Ирвин Говард"

Тарамис так и побелела.

— Что… что ты с ним сделала?..

Вместо ответа Саломэ извлекла из-под плаща свой таинственный узелок. Развернула шелковые покровы и подняла над собой отсеченную голову молодого мужчины. Черты безжизненного лица застыли в жуткой гримасе — смерть явно постигла несчастного после невообразимых мучений…

Тарамис вскрикнула, словно ей в сердце вонзили клинок:

— О Иштар!.. Краллид!..

— Он самый. Твой недоумок, знаешь ли, пытался подстрекать против меня народ. Он говорил людям, дескать, Конан был прав, утверждая, будто я — не Тарамис. Но как ты себе представляешь восстание народа против шемитов моего Сокола?.. С чем пойдут на них хауранцы? С камнями и палками? Фу, глупость… Так вот, обезглавленное тело Краллида рвут на базарной площади бродячие псы, а эту падаль я сейчас брошу догнивать в сточной канаве… Ну? Как тебе, сестричка? — Саломэ помолчала, наслаждаясь страданием своей жертвы. — О, да никак у тебя все-таки обнаружился запас непролитых слез?.. Ну вот и отлично. Не зря я приберегла душевные муки, так сказать, на десерт… Ты у меня еще налюбуешься подобными зрелищами, моя дорогая!..

Освещенная факельным светом, с отрубленной головой в воздетой руке, прекрасная Саломэ уже не выглядела дочерью смертной женщины… Впрочем, Тарамис на нее и не смотрела. Распростершись на осклизлом полу, она безудержно рыдала, колотя бессильными кулачками по холодному камню… Саломэ танцующей походкой пошла к двери, ее драгоценный наряд звенел, сверкал и переливался.

Через несколько мгновений она вышла из-под угрюмой каменной арки, пересекла дворик и оказалась в извилистом переулке. К ней повернулся стоявший там человек — великан шемит с мрачным взглядом и налитыми буйволиной силой плечами. Черная бородища гиганта стелилась по серебряным звеньям кольчуги.

— Плакала? — спросил он. Низкий голос отдавал то ли бычьим ревом, то ли раскатами далекой грозы. Это был старший предводитель наемников, один из немногих приспешников Констанция, посвященных в тайну двух королев.

— О да, Хумбанигаш, она плакала! Оказывается, в ее душе есть множество тайников, до которых я еще не добралась… Как только одно чувство притупится страданием, я немедленно отыщу новое, свежее, готовое чувствовать и болеть… Эй, поди сюда, пес!

Она обращалась к косматому, неописуемо грязному, едва волочившему ноги уличному бродяге, каких много развелось в Хауране за последние месяцы. Дрожа, побирушка приблизился, и Саломэ швырнула ему голову.

— Держи, глухое ничтожество! Ступай и выкинь в помойку… Объясни ему знаками, Хумбанигаш, он вправду не слышит!

Военачальник сделал, как было велено, и всклокоченный бродяга, мучительно хромая, поплелся прочь.

— На что тебе нужна такая таинственность, не пойму? — прогудел Хумбанигаш. — Ты, по-моему, сидишь на троне до того крепко, что тебя вряд ли кто сбросит! Почему бы и не открыть дуракам-хауранцам всю правду? Все равно они ничего сделать не смогут! Объявила бы ты им, кто ты на самом деле. А потом предъявила бы им драгоценную королеву да и отрубила ей голову принародно…

— Нет, добрый мой Хумбанигаш. Пока еще не время…

Стрельчатая дверь закрылась за ними, заглушив и резкий говор Саломэ, и грозовой рокот Хумбанигаша. Глухонемой калека остался в одиночестве посреди двора. Теперь некому было увидеть, как дрожали его руки, поддерживающие голову мученика, — загорелые, жилистые, сильные руки, не сочетающиеся с обликом скрюченного бродяги во вшивом тряпье.

— Я знал!.. — еле слышно прозвучал напряженный, яростный шепот. — Она жива!.. Твоя жертва была не напрасна, верный Краллид!.. Стало быть, ее заперли в том подземелье! О Иштар!.. Услышь меня, богиня! Тебе ведь по душе преданность — так помоги же мне теперь!..

4. Волки пустыни

Ольгерд Владислав наполнил драгоценный кубок рубиновым вином из золотого кувшина и протянул сосуд Конану-киммерийцу. Они сидели за столиком из черного дерева, — роскошь, которой окружил себя Ольгерд, соответствовала тщеславию гетмана с Запорожки.

Его халат из белого шелка был расшит на груди переливчатыми жемчугами. Талию предводителя перетягивал бахориотский ремень, а полы халата, подвернутые назад, открывали взгляду широкие шелковые шаровары, заправленные в короткие сапожки мягкой зеленой кожи, вышитые опять-таки золотой нитью. На голове красовался зеленый шелковый тюрбан, обернутый кругом остроконечного шлема, отделанного золотой чеканкой. Единственным оружием Ольгерда был широкий кривой черкесский нож в ножнах из слоновой кости, помещенный, по козацкому обыкновению, высоко на левом бедре. Откинувшись в резном позолоченном кресле, Ольгерд с довольным вздохом вытянул ноги и, шумно чмокая, принялся смаковать алое искрящееся вино.

По сравнению с таким утонченным великолепием киммериец, расположившийся напротив, выглядел неотесанным чурбаном. Громадный, дочерна загорелый, с густой черной гривой, подстриженной надо лбом, и синими пламенеющими глазами. Вороненая кольчуга, меч в простых вытертых ножнах… Золотом блестела только пряжка поясного ремня.

Они вдвоем сидели в просторном шелковом шатре, увешанном златоткаными занавесями и устланном пушистыми коврами и бархатными подушками — добыча, взятая при разграблении караванов. Снаружи еле слышно доносился неразборчивый гул, какой всегда стоит над большими скоплениями людей, будь то лагерь или войско в походе. Над кровом шатра пустынный ветер шевелил перистые листья пальм.

— Сегодня — тень, завтра — солнышко, — проговорил Ольгерд, ослабляя алый пояс и вновь протягивая руку к кувшину с вином. — Такова жизнь! Когда-то я жил на реке Запорожке и звался гетманом, теперь я предводитель воинов пустыни. Семь месяцев назад ты висел на кресте за стенами Хаурана… А теперь стал правой рукой величайшего грабителя караванов на всем пространстве от туранских границ до лугов Запада. Не хочешь меня поблагодарить?

— За что? За признание моей полезности? — рассмеялся Конан и в свою очередь взялся за кувшин. — Когда ты позволяешь кому-либо возвыситься, ты это делаешь в основном для собственной выгоды… Все, что у меня есть, я заработал собственными потом и кровью!

И он покосился на шрамы у себя на ладонях. Минувшие семь месяцев наградили его еще и иными отметинами на теле.

— Верно, — согласился Ольгерд, — ты дерешься, точно целый отряд демонов. Но только не воображай, будто новобранцы, в великом множестве пополнившие наши ряды, явились сюда в основном ради тебя! Не-ет, их привлекли слухи о наших удачных набегах, — а за