Читать книгу - "Чужак - Симона Вилар"

Но тут что-то насторожило ярла. Он увидел, что расширенные глаза Твердохлебы глядят уже не на него, а куда-то в сторону. Потом глаза ее забегали, она отвернулась. Олаф глянул на Торира. Но тот не отводил от него взгляда. Правда, даже на его обезображенном лице было нечто… какое-то злое, насмешливое выражение.

И тут Олаф услышал легкий хруст каменной крошки за спиной. Резко оглянулся. Поначалу растерялся, даже сделал знак, предохраняющий от злых сил.

В темном переходе пещеры перед ним стоял высокий мужчина с длинной бородой, в светлой одежде. Что это волхв, можно было догадаться по обилию амулетов у него на груди и на поясе.

— Разрази меня Локи! — воскликнул удивленный ярл. — Ты еще кто такой? — И, сообразив что-то, кинулся в сторону. — Эй!

Он подхватил недавно отброшенные щипцы, занес их над головой. И тут же волхв выставил вперед один из амулетов.

— Перун!

В полумраке пещеры словно блеснула молния, такой яркий свет сверкнул на позолоченном знаке Громовержца — тройной стреле-зигзагице. И Олаф вдруг споткнулся, выронил клещи, шатаясь, сделал еще несколько шагов.

— Мои глаза! — Он схватился обеими руками за пустую глазницу и за здоровый глаз, согнулся в три погибели, оседая на землю. — Мои глаза!

Волхв стоял все так же, выставив вперед руку с амулетом, глаза его были широко открыты.

— Ты ослеп, ярл. Такова воля Перуна!

Он все еще смотрел на корчившегося на земле Олафа. Потом перевел дыхание, опустил руку. И повернулся к Ториру.

— Все, Ясноок. Надо уходить.

Какое-то движение происходило в темноте прохода у него за спиной. Торир различил сперва силуэт ползущего калеки Бирюна. А потом даже глазам не поверил, когда из мрака, как светлое видение, возникла Карина.

Девушка так и кинулась к нему. И лишь подбежав, застыла, задержав поднятые для объятия руки. Смотрела расширившимися от ужаса глазами.

— О боги! Торша мой…

Она подняла к нему лицо. Он же слова не мог вымолвить, просто наслаждался тем, что может видеть ее, что она рядом. О таком он уже не смел и мечтать. И только когда ее глаза наполнились слезами, когда они хлынули у нее по щекам, а руки, дрожащие и слабые, протянулись к нему, все еще не смея коснуться, он все же попробовал улыбнуться.

— Мне тоже жаль, что так вышло.

Она закусила косу, давясь плачем. Оглянулась на своих спутников:

— Что же это, Волдут!.. Что теперь?..

Торир мог бы удивиться тому, как она держится с верховным волхвом, но у него и так голова шла кругом от напряжения.

— Думаю, ты не просто так пришел сюда, Волдут?

Волхв держался спокойно. Вынув нож, оглядывал путы, говоря при этом:

— Мы давно знали, что в тереме князя не все ладно. А когда вести из Новгорода о смерти княгини Милонеги пошли, и вовсе поняли: худо дело. Горух должен был предупредить тебя.

Торир облизнул потрескавшиеся губы. Боль не отступала, странно, что он еще мог что-то соображать. Наверное, потому, что не сводил глаз с прекрасного лица Карины. Это словно придавало сил.

— Горух и предупреждал. Но я не понял. Не о том думал… Расслабился. Но здесь-то вы как очутились?

— Меня Бьоргульф привел, — только и ответил волхв. — А теперь надо торопиться. — Но сначала он повернулся к княгине — Иди. Не было тебя здесь, и нас ты не видела. Поняла? Я свяжусь с тобой, когда понадобишься.

Торир хотел, было сказать, что нельзя ее отпускать, что она может предать кого угодно. Но по тому, как спокойно поднялась и пошла прочь княгиня, каким сонным и покорным было у нее лицо, он понял, что и она находится под действием чар Волдута. Это было видно и потому, как она вдруг нерешительно остановилась, когда появился еще один, кто был вхож в эту подземную пещеру, — палач Мусок. Княгиня стояла перед ним, как будто спала, а кат растерянно оглядывался, похоже, еще ничего не понимая. Но удивлен был, даже замычал что-то.

— Спи, — приказал ему Волдут. — Ты пришел и заснул. Спать будешь крепко, два дня. И ничего не запомнишь из того, что видел.

Мусок тут же лег на землю, свернулся калачиком, даже руки положил под щеку. На его лице появилась довольная гримаса.

Торир вдруг заметил, что смеется. Правда, еще стонет и всхлипывает от боли. Потом заплакал, глупо, по-мальчишески. Это были и слезы муки, и слезы облегчения.

Почти рядом извивался на земле Олаф. Стонал:

— Гады ползучие! Чародей проклятый! Мои глаза! Что сделали с моими глазами…

На него никто не обращал внимания. Волдут и Карина, торопясь, уже перерезали удерживающие щиколотки и запястья пленника веревки. В какой-то момент Волдут сказал, что Торир опять обязан жизнью Карине. Это она сообразила отыскать Бирюна, а уж тот нашел, как связаться с ним через перунников.

Торир поглядел на девушку. Она уже не плакала, лицо ее было серьезным, даже суровым. Не глядя на Торира, она орудовала ножом, разрезая путы.

«Ты мое счастье дивное», — подумал Торир. И тут же вскрикнул от боли, когда толстые путы оборвались и он почти рухнул на руки Волдута. Разом взорвались болью все части тела, и Торир со стоном провалился в небытие.

— Что с ним? — дрожа и стараясь не заплакать, спросила Карина.

— Он крепкий парень, оклемается. Идем. — И, подхватив бесчувственного Торира на руки, как ребенка, Волдут шагнул к проходу. — Веди, Бьоргульф. Без тебя нам не выпутаться из этого лабиринта.

Калека лежал под стеной, не сводя глаз со стенающего Олафа.

— До третьего поворота дойдете, там подождите.

Волдут перевел взгляд с калеки на Олафа, кивнул, понимая, и вышел. Карина тоже на миг задержалась, глядя на Олафа. И лицо ее стало жестким. Но калека проследил ее взгляд:

— Иди, девица. Я о том же мыслю, но у меня должок остался.

Когда Карина вышла, он подполз к решетке над жаровней, почти любовно стал перебирать орудия пыток. Выбрал длинную, еще не успевшую остыть иглу, пополз, переваливаясь, к ярлу. Тот, видимо, еще плохо соображал, однако почувствовал, что рядом кто-то есть.

—. Кто здесь? Помогите!

— Помогу. Во имя всех богов Асгарда[140]я помогу тебе, Олаф-ярл, как и ты помог мне, когда калечил.

Он сказал это на языке викинга. И Олаф невольно встрепенулся.

— Кто ты?

— Неужто забыл? Так вспомни Бьоргульфа Быстрого, ярл.

И с этими словами он всадил раскаленное железо в глазницу Олафа. Глаз зашипел, мгновенно сварившись. Олаф дико взвыл. А Бьоргульф, страшно оскалившись, продолжал вонзать свое орудие мести в голову ярла. И тот вскоре затих, перестал сучить руками и ногами, вытянулся. Тогда калека рывком, со страшным хлюпающим звуком, вырвал из Олафа иглу. Торжествующе поднял ее вверх и выдохнул: