Читать книгу - "Теневая месса - Дарья Кадышева"

Фыркнув, Конор уронил свёрток на пол и подошёл к балкону. Красные полосы заката бороздили небо. Никто и слова ему не скажет, если он не придёт. Ну, кроме Рихарда, конечно.

И никто не будет там его ждать.

В кои-то веки имея перед физиономией хорошее зеркало и таз с тёплой водой, Конор избавился от бороды. Затем, подумав немного, он сбрил и щетину. Щёки заболели от ставшего неожиданно холодным воздуха.

Он дождался, когда прачка принесёт его рубашку, чистую и надушенную зловонной лавандой. Конор долго трепал её, стоя на балконе и надеясь, что этот ужасный чужой запах выветрится. Порою чувствительное обоняние обращалось ему во вред.

Подобной комнаты, что предоставили Конору, у него ещё не было. Балкон же, Великий Один, этот балкон, с которого он всё утро глядел на город внизу… Такие балконы были пристроены к каждым покоям в гостевом дворце. Как и широкие кровати, на одной из которых Конор ворочался ночью, пытаясь выгнать из мыслей полукровку. Места в комнате хватало на то, чтобы раскидать своё барахло в каждому углу, но ему понадобился всего один. Тощий раб, светловолосый парнишка, вероятно, рождённый уже в оковах, три раза приходил осведомиться, не нужно ли чего.

Забери его Фенрир, так по-королевски его не обхаживали даже дома. До изгнания. Напрашивался вывод: царь не знал, почему у его дочурки отсутствовал безымянный палец на левой руке. Кажется, полукровка сочинила историю о своих похождениях в Недхе, исключавшую имя Конора. Она ведь так искусно умела врать…

Надо бы спросить у гадюки, что она думала по поводу рабства в Китривирии. Она могла сколько угодно вещать про свою ненависть к людям, но сердечко-то её периодически болело при виде всякой несправедливости. Интересно, как слова нашёл её папаша, чтобы её объяснить, почему илиары до сих пор держат лутарийцев в качестве рабов.

К тому времени, как Конор разобрался с рубахой, подоспел Рихард. Вдвоём они добрались до виллы, петляя по тропинкам в дворцовых садах. Несколько разони останавливались. Конор хотел повернуть обратно. Рихард понимающе молчал, давая ему возможность самому решить. Таким рваным темпом они достигли виллы, окружённой благоухающим садом. Солнце село за цепочкой далёких гор на западе, и весь мир погрузился в синие сумерки.

Обилие народа в тесном зале было только на руку. Конор смешался с толпой. Рихард шёл следом, но почти сразу отделился и исчез где-то возле ломящихся от местных деликатесов столов.

В глазах рябило от уродливых красных стен и пёстрых одежд илиаров. Как же он отвык от больших скоплений и этих разных запахов, навалившихся на него удушающей волной, мешавших ему выделить среди них один, самый важный.

Он искал её. И убеждал себя, что просто изучает новое для него место и народ солнечных людей.

Подумать только, как далеко он забрался, вырвавшись из объятий Севера…

Её здесь не было. Ни единого намёка на присутствие. Опаздывает? Передумала идти?

Конор потерял Рихарда из виду и выслушивал речь царя в стороне от других, подпирая плечом одну из колонн. Правитель илиаров не внушал ему отвращения. Более того, он показался Конору весьма прямолинейным и твёрдым человеком, пусть и дающим слабинку в некоторых вопросах. Поставил на место лутарийского князя, а у кентавров не может пару брёвен забрать без умасливания их послов. При том-то, что Секира была его территорией. Провинцией Китривирии.

Возможно, он не хотел портить с ними отношения, раз уж полукони так тряслись над своими деревьями.

«Очередной жидкий на расправу царёк, прячущийся за спинами своих генералов и мудрейших. А ты просто размяк, кретин».

Конор отмахнулся от голоса в голове. Такого до жути правильного. Звучащего, как его собственный.

Рукоплескания продолжались и после того, как царь уступил сцену музыкантам. И тут в носу защекотал знакомый смрад.

Он нашёл остроухого без особого труда. Встал с ним рядом и присоединился к аплодисментам, оттеснив в сторону его дружка, патлатого эльфа. Тот поспешил удалиться, когда разноглазый кивнул ему.

— Ты не умеешь подкрадываться, — прозвучал заглушаемый хлопаньем множества ладоней голос.

— Я не собирался. Я хотел, чтобы у тебя появилось время для побега, — ответил Конор тихо, но так, чтобы остроухий услышал.

— Зачем мне бежать отсюда?

— Помнишь, я обещал вырвать твоё сердце, если ты обидишь гадючку?

— Разве я её обидел? — удивился эльф. Гаденькая ухмылка растянула его рот. — Я оберегал её. И тра…

Пальцы Конора сомкнулись на его локте прежде, чем прозвучало грязное слово. Пальцы другой руки впились в кожу над сердцем.

— Я действительно могу это сделать, и ты это знаешь, — прошептал он в уродливое острое ухо. — Ты предал её, — ноготь указательного пальца проткнул эльфийскую шкурку, позволяя вытечь капле вонючей крови. — Если бы она хоть как-то пострадала физически от этого, ты был бы давно мёртв.

— Она никогда не будет с тобой.

— И с тобой тоже.

Разные глаза полыхнули неприязнью. Остроухий его не боялся. Знал, что в зале, полном народа, он не прикончит его.

Но ему не зачем знать, что Конор в принципе ничего ему не сделает. Полукровка этому не обрадуется.

Аплодисменты стихли. Секунда тишины, и со сцены полилась несуразная песенка, нашедшая одобрение у публики.

— Свободен, — обронил Конор и опустил руку.

Эльф отшатнулся. Его целительная магия тут же стала латать маленькую царапину на груди. Но оторванные от камзола пуговицы так быстро не пришить. Для начала их придётся поискать.

Конор оставил остроухого разбираться с одеждой и вклинился толпу гостей. Весь последующий час он чувствовал эльфийскую вонь очень далеко.

Она появилась, когда Конор допивал второй кувшин вина. Музыканты перестали играть. И на несколько мгновений в зале стало так тихо, что он услышал журчание фонтана, спрятанное прежде гомоном голосов и музыки.

Все смотрели на неё в наступившей тишине. Так продолжалось вечность, пока народ не вспомнил, что у них есть другие дела, кроме как пялиться на полукровную дуру, нацепившую слишком красивое для неё платье.

Но…

Кто мог оторвать от неё взгляд? Кто? Кто мог не смотреть на неё, не оглядывать её всю, словно человек, шедший по жгучей пустыне неделю без еды и воды и наконец увидевший оазис?

Только слепой.

Он видел её плечи, белые и до безумия круглые, оттенённые ежевичной тканью, что алхимическим пламенем окутывала её, выделяя грудь правильной формы, узкую, чертовски узкую талию, плавно переходя из фиолетового в лиловый на бёдрах, спускаясь вниз, стекая ярким ягодным соком по ногам.

Он вспомнил её ноги. Вспомнил эти бёдра. Вспоминал всё, чтобы было скрыто от глаз этим дурацким платьем сейчас, ощущая толчки крови внизу живота. Ей не просто шёл этот цвет, вызывающий ассоциации со смородиной или ежевикой. Он обрамлял её, как долбаная рамка картину с пейзажем, он служил ей просто оправой, каким бы самим по себе красивым не был, выделяя все изгибы жаркого тела, вызывающего желание прикоснуться к нему… нет, не прикоснуться. Схватить, закинуть на плечо, удрать на край света, только бы никто больше не смел глазеть на это, кроме Конора, только бы никто не видел, насколько всё было безупречно в потомке Талака…