Читать книгу - "Первый подвиг Елены Прекрасной, или Библиотечный обком действует - Светлана Багдерина"

Через пять минут по такой же отрывистой односложной команде дружинники ухватились за рога лестниц, быстро вытянули их наверх и зашвырнули на отвал.

– А мы?… – закричал кто-то снизу. – А как же мы? А нам-то что тут делать?…

– Вы-то? – заржал лейтенант Ништяк. – Вы тут жить теперь будете.

– Зачем?!

– Его величество царь Чернослов Ужасный сказал, что для примера. Что народец местный будет сюда приходить и на вас смотреть, как на зверей.

– Ларишка, Ларишка, што он говорит, ашь?…

– Зверинец, говорит, сюда приедет!..

– А мы тут шидим…

– Наглецы!..

– Сами звери!..

– Вы за это ответите!..

– Да как вы смеете, мужланы!..

– Вопите, вопите, – раздраженно плюнул в яму лейтенант. – Недолго вам вопить осталось, помяните мое слово.

– Вам это так просто с рук не сойдет!..

– Выпустите нас!!!..

– Мы требуем условий!..

– Условия тут царь Чернослов ставит.

– Условий проживания!!!..

Однако ответом их никто не удостоил. Отдав короткий приказ пятерым караульным никого не впускать, никого не выпускать, довольный собой лейтенант уже ушел отдыхать и забрал остальных дружинников с собой. Стих вдалеке топот сапог по уцелевшей брусчатке и воцарилась нервная ломкая тишина.

– Ну, что, бояре и боярыни… Вот и всё… – проговорил наконец кто-то замогильным голосом. – Пришла наша смертушка, и даже могилку-то рыть не придется, земелькой сверху присыплють – и всё тебе тут…

– Тьфу, типун тебе на язык, боярин Порфирий!

– А ты чего думала, боярыня Варвара, что тебя сюда для острастки посадили, чтобы ты вдругорядь сплетни по городу не разносила?

– Это кто сплетни разносит, глаза твои бесстыжие? Да ты на женушку свою разлюбезную погляди! Это не их ли с боярыней Серапеей за глаза сороками называют? А за какие бы это такие добродетели-то, а? Да я по сравнению с ними…

– Да ты на мою жену шибко-то не наговаривай!..

– Ты на себя погляди, боярыня Варвара, чего ты на нас-то…

– Это я-то на себя глядеть должна…

– Любопытной Варваре…

– Ларишка, Ларишка, што они говорят, ашь?…

– Боярыне Варваре, говорят, нос оторвали!

– Это Антипкиной-то Варваре оторвали?!

– Нет, боярина Абросима жене!

– Ашь?… Какого боярина жена брошила?…

– Не бросила! А Абросима!!!

– Што ты орешь, глухая я, што ли? Ты шама определишь, што говоришь – то брошила, то не брошила, а потом ори на бабушку-то!

– Да что ли я на вас, бабушка, ору – я же ору оттого, что вы глухая, как пень, аж перед людями неудобно!

– Я не глухая, Ларишка! Я прошто плохо шлышу!

– Зато болтаешь хорошо, матушка!

– А вы, боярин Никодим, на мою бабушку-то не кричите, на свою кричите!

– А ты, девка, мала еще мне указывать!..

– Зато наш род от самого Синеуса идет!

– А наш – от Трувора!

– Да кто такой ваш Трувор – конюхом у Синеуса служил, кобылам хвосты крутил!

– Ах, так!.. Ах, так!.. А ваш Синеус вообще…

– Да тихо вы!!! Завелись, языки без костей, мелют что попало, закрути тебя в полено! Аж в ушах звенит! Тут и без вашей ругани тошно! Спать лучше ложитесь все, а утро вечера мудренее.

– Так холодно же, на голой земле-то спать…

– И дождь, вон, пошел…

– Это тебе, граф Рассобачинский, на земле спать привычно – у тебя отец углежогом был, в землянке на болотах жил, там и сверху, и снизу текло. И фамилия твоя настоящая – Собакин. А нам, истинно родовитым боярам, чей род от Синеуса ведется…

– А ты своим высоким родом в морду-то мне не тычь, боярыня Варвара! У самого распоследнего свинопаса предков ничуть не меньше, чем у тебя, только пока твои дармоеды записывались, наши работали! И титул моему отцу за заслуги перед короной даден, а Синеус твой – конокрад!

– Ах, Боже мой, он карбонарий!..

– Мужлан!

– Попрошу на мою жену не лаяться, граф!..

– От дармоеда слышу!

– От трудов праведных, что ли, ряху-то такую отрастил, а?…

– Пролетарий!..

– И фамилие его – Шабакин, иштинное шлово, шама только што шлышала!..

– А, да ну вас всех! – лишил вдруг всех единственного доступного удовольствия дворянин из народа, махнув невидимой в темноте рукой. – По мне так хоть всю ночь тут простойте стоя да языками метите. А я спать пошел.

И он завернулся в соболью шубу и опустился на землю, раздвигая крутыми боками товарищей по несчастью.

– Надумаете ложиться – валитесь ко мне. В куче теплее. Привыкайте, благородные, – прогудел он из глубины шубы, поворочался, устраиваясь поудобнее, и затих.

Но ненадолго.

Не прошло и минуты, как он начал кряхтеть и ёрзать, а потом и откровенно возиться, бормоча что-то нечленораздельное.

– А всё-таки я не верю, чтобы граф Рассобачинский из углежогов вышел, маменька. Высокого он рода, хоть что тут пусть говорят, – громким шепотом пришла к неожиданному выводу самая младшая Конева-Тыгыдычная.

– Это почему, Наташа? – удивилась боярыня.

– А я историю такую читала, маменька. Одну девицу, чтобы проверить, принцесса ли она или простая герцогиня, положили спать на двенадцать перин, а на самый низ подложили горошину. И она ее почувствовала.

– А при чем тут наш граф, Наташа?

Девушка смутилась.

– Ну у меня же горошины не было, а мне интересно стало, правда ли он из простого народа вышел… По его лицу-то не скажешь… И по манерам… Ну и когда он ложиться стал, я туда, где он устраивался, карандаш и кинула…

– Карандаш?!.. Карандаш?!.. – возмущенно возопил граф, вынырнул из шубы и, яростно извиваясь, зашарил руками по земле. – Да там целая дубина! Меня ей все равно, что отходили! Все бока в синяках!..

– Вот видишь, я же говорила, настоящий! – обрадовано зашептала боярышня. – Вот и та принцесса тоже…

– Карандаш?!.. Карандаш?!.. По-вашему, это – карандаш?!

– Ай!!!..

– Ой!!!..

– Мамочки!!!..

По ногам рядом стоящих с глухим стуком прошлось нечто, вырванное из-под массивного тыла графа.

– Ты что, Рассобачинский, с ума там посходил?! – сердито прозвучало со всех сторон во тьме.

– Ты чего дерешься?!

– Это… не я… Это… было у меня… под спиной…