Читать книгу - "В интересах революции - Сергей Антонов"

Чеслав приходил в ярость, если кто-то из его приближенных осмеливался называть эту коллекцию музеем уродов. Сам он предпочитал использовать куда более нейтральное название — Кунсткамера. Комендант Берилага не считал себя садистом, напротив, был глубоко убежден: его научный подвиг будет по достоинству оценен потомками, если таковые появятся. Даже в том случае, если люди когда-то выйдут на поверхность, чтобы остаться на ней навсегда, его открытия будут им полезны и, возможно, помогут ликвидировать последствия длительного пребывания в аномальной среде Метрополитена.

Дождавшись, пока пораненный палец перестанет кровоточить, Корбут выдвинул ящик письменного стола и достал из-под кипы бумаг фотографию улыбчивого офицера в эсэсовской форме. Узнай кто-нибудь о том, что тайным кумиром коменданта Берилага был сам Йозеф Менгеле, главный врач немецкого концлагеря Освенцим, Чеславу не поздоровилось бы. Да, втайне с новым, нынешним Рейхом сотрудничать было можно, но признаться в преклонении перед древним архиврагом советского коммунизма… За такое в лучшем случае — лубянские казематы. В лучшем.

Чеслав нежно провел пальцами по фотографии. Менгеле — всего лишь банальный преступник, убийца по призванию? Глупости! Ложный посыл! То был истинный сверхчеловек среди тварей дрожащих! Просто иногда научный поиск, как и религия, требует жертв, и доктор принес их, не дрогнув на алтарь знаний. Нет, не садист он был, но Великий Любопытствующий! А это первый признак настоящего ученого. Не каждому исследователю предоставляется такая возможность расширить границы познания, и грех было ею не воспользоваться. Просто приходит время, когда титанам мысли нужно плюнуть на условности и выйти за периметр общепринятых взглядов. А изуверскими его опыты могут считать лишь дилетанты.

Истинное значение научного подвига Менгеле Корбут-младшии осознал, лишь прочитав одну из книг в обширной библиотеке отца. Он хорошо запомнил аргументацию автора. Выступая в защиту Менгеле, тот в качестве примера привел изобретателей аспирина — ученых знаменитой немецкой фирмы «Байер». Она тоже, наряду с другими германскими предприятиями, использовала для проверки своей продукции узников Освенцима. Однажды, работая над новым снотворным, фармацевты «Байера» запросили у руководства концлагеря для своих научных опытов сто пятьдесят человек. Уже через неделю им потребовалось еще сто пятьдесят узников. Спрашивается, что сталось с первой партией? И кто помнит сегодня об этих невольных первопроходцах медицины? Смерть всегда подпитывает жизнь, и наоборот. Страдания одних приносят облегчение другим. Любой, кто думает иначе, — лицемер и ханжа.

Раздался стук в дверь. Чеслав быстро спрятал фотографию под стопку бумаг и с шумом задвинул ящик.

— Войдите!

Дощатая дверь распахнулась. На пороге стояли подручные коменданта Берилага и одновременно сотрудники его собственной тайной полиции — Гиви Габуния и Мартин Лацис. Для них не существовало невыполнимых заданий. В свое время эти бывшие контрразведчики Красной линии слишком часто нарушали дисциплину и субординацию, за что и были с позором изгнаны из рядов партии. Их не единожды могли расстрелять за наплевательское отношение к обязанностям и превышение полномочий (а если называть вещи своими именами, откровенный садизм). Их искренне ненавидела вся красная ветка. И только коменданту Берилага удавалось их контролировать. Гиви и Мартин не боялись ни Бога, ни черта, но готовы были беспрекословно исполнить любой приказ Корбута-младшего, под крылышком которого чувствовали себя в безопасности. А он иногда в шутку называл их именами спутников Марса — Фобос и Деймос, то есть Страх и Ужас.

Приближенными коменданта они стали, возможно, еще и потому, что природа сыграла с Габунией и Лацисом странную шутку. Смуглому и черноволосому латышу Мартину больше подошла бы роль южанина, и наоборот, красноглазый альбинос Гиви никак не тянул на грузина. Не-смотря на разность типов и мастей, оба порученца выглядели как сказочные двое из ларца, одинаковые с лица. Наверное, их роднило зверское выражение физиономий.

Сейчас Мартин стоял впереди, в смущении пряча глаза и поеживаясь под пристальным, тяжелым взглядом Корбута. Правая нога брюнета была выше колена обвязана пропитанным кровью обрывком тряпки.

— Проходите-проходите, — Чеслав с многообещающим видом поманил подручных указательным пальцем правой руки. — И рассказывайте, голуби мои, где были, что делали.

— Девчонка доставлена, — с напускной бодростью отрапортовал Лацис.

— Мы хотели сделать сюрприз, — подхватил Габуния, — и заодно притащить сюда самого Томского, но…

— А этот орешек оказался вам не по зубам, так? — Комендант грохнул кулаком по столу. — Было приказано только передать ему записку! Сколько раз повторять: я ненавижу сюрпризы!

Как видно, опасаясь перспективы оказаться в числе экспонатов Кунсткамеры, парочка попятилась к двери, но Корбут неожиданно успокоился.

— Ладно, так и быть, прощаю. Томский придет к нам по собственной воле, — заявил он уверенно. — Сам приползет. Теперь наша главная цель — Владимир Дарвинович Кольцов. Этого ученого-расстригу надо доставить на Лубянку. Буду счастлив поговорить с ним в отцовской лаборатории. Все поняли? — Габуния и Лацис одновременно кивнули и глупо заулыбались. — Выполнять!

Громилы, не смея повернуться к боссу спиной, попятились и растворились в темноте за дверью. Чеслав же, оставшись один, подошел к стеллажу и снял покрывало с самой большой банки.

В ней хранилась залитая формалином голова его отца — покойного профессора Корбута. Бледная кожа обтягивала череп процентов на девяносто. В полураскрытом рту виднелись остатки выбитых зубов. Седая шевелюра окаймляла голову серебристым нимбом, а широко раскрытые глаза смотрели на мир с болью и осуждением.

— Уже скоро, — прошептал комендант Берилага. — Очень скоро, папа.