Читать книгу - "Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка - Александр Сапаров"

Я, рисуя, вспомнил, кто ему расчесывает бороду, и чуть не рассмеялся. Да уж, в старину каноны красоты были совсем другими. На привычных нам красавиц никто бы взгляда не кинул. Но наш боярин в этом зашел очень далеко, в бане и в усадьбе его обслуживали две толстухи, которые взяли бы все первые места на конкурсах самых толстых. А остальные мужики только облизывались, глядя на такое великолепие.

Рисовал я портрет неделю. Кирилл Мефодьевич устал.

– Никогда не думал, что это такое долгое дело, – удивлялся он.

– Кирилл Мефодьевич, ведь на века делаем, чтобы ваши потомки смогли посмотреть на своего предка.

Но рисование портрета прервал неожиданный визит. Во время сеанса во дворе поднялся переполох, послышались крики, шум, и нам пришлось прекратить наши занятия. Когда мы вышли во двор, туда уже въехал возок.

– Архимандрит, – выдохнул боярин и побежал под благословение.

Действительно, нас без предупреждения посетил настоятель Борисоглебского монастыря Мисаил. Когда я увидел его лицо, сразу понял причину визита.

«Интересно, почему у служителей церкви флюс всегда с левой стороны?» – подумалось невольно.

Суета во дворе стояла дикая, все бросились за благословением, потому что Мисаил редко появлялся на людях, только в церковные праздники.

Но боярин быстро сориентировался, вскоре стража навела порядок, и Мисаил в сопровождении нескольких монахов зашел в дом.

Вскоре меня позвали. В приемном зале за столом сидели боярин и архимандрит. Когда я зашел и, как все прочие, попросил благословения, архимандрит, с любопытством смотревший на меня, протянул:

– Так вот ты какой, отрок… По рассказу отца Савла думал, ты постарше. – Тут он скривился от боли и схватился рукой за щеку. – Вот проклятый зуб, не дает жизни уже неделю, – пожаловался воеводе.

– Ох не говорите, отец Мисаил, я сам в прошлом годе маялся, так ведь две недели не спал, – ответил боярин и продолжил, обращаясь ко мне: – Данила, тебе оказана честь невиданная, чтобы сам архимандрит к лекарю приехал, не было такого никогда.

Архимандрит, болезненно морщась, сообщил:

– Так я бы и не приехал, только вот отец Савл рассказал, что у твоего лекаришки специальное место есть для того, чтобы зубья драть. Отец Савл, как услышал, что я зубами маюсь, сразу мне поведал, что даже не слышал, как у него зуб выдрали. Правда ли, что надо водку нюхать?

– Да, отец Мисаил, – поклонившись еще раз, ответил я. – Надо нюхать, и будет что-то вроде опьянения, не почувствуете ничего.

– Давай, отрок, веди меня туда, будешь мне сейчас зуб драть.

Архимандрит решительно встал и направился к двери. Боярин побежал за ним, погрозив мне кулаком. Я пошел вперед и, открыв двери, показал дорогу.

Когда архимандрит, оставив свиту за дверью, зашел в комнатку, наскоро приспособленную под операционную, он с удивлением осмотрелся вокруг. Комнатка была небольшая, стены и потолок выбелены, а полы протерты до желтизны. Здесь чувствовался чуть ощутимый запах эфира, который стоял в бутыли на чистом столе, а рядом под льняной тряпицей лежали прокипяченные инструменты.

Архимандрит увидел в углу комнаты большую икону Божьей Матери и спросил:

– Я такого письма не знаю, откуда у тебя эта икона, отрок?

– Отец Мисаил, сам я нарисовал эту икону, красками, освященными из иконописной мастерской. И доска кипарисовая там же взята с благословения отца Павла, и еще я по канонам греческим каждый день молитву Божьей Матери возношу во здравие тех, кого буду лечить.

Настоятель перекрестился вместе со мной на икону и сказал:

– Ну, лекаришка, говори, что делать надо?

Я усадил его на стул и позвал Антоху. Тот, зайдя в комнату и увидев пациента, грохнулся на колени. Настоятель довольно улыбнулся и, перекрестив распростершегося Антоху, нетерпеливо сказал:

– Давайте уж быстрее, что-то не по себе мне.

Антоха дрожащей рукой начал капать эфир на маску, наложенную на нос пациента. Архимандрит был постарше отца Павла, и я сказал Антохе немного уменьшить темп подачи эфира. Вскоре рауш-наркоз подействовал[1]. Зуб у архимандрита оказался сложней, чем у отца Павла, и, пока я его удалял, настоятель вспотел и даже успел испугаться, но в результате все прошло благополучно. Когда я, мокрый как мышка, стоял рядом с приходящим в себя архимандритом, в голове было одно: «Повезло дураку, что нос на боку, и какого фига ты сразу взялся за церковников, вот сейчас натворил бы дел и висел бы на дыбе, а допросчик спрашивал бы, сам или по приказу надумал извести настоятеля».

Но я все равно понимал, что именно с церковников надо начинать. По крайней мере, сейчас они удостоверились сами: все, что я делаю, делается с молитвой и с благословения Господня. Тем временем настоятель оклемался и, посмотрев на меня, непослушным языком спросил:

– Так все уже, Данилка?

– Да, отец Мисаил, уже все, вот ваш зуб, видите, прогнил совсем.

Архимандрит покрутил головой и сказал:

– А я ведь даже и не помню, как ты это все проделал. И знаешь, у меня боли остались, но вот уже не дергает так, что кричать хочется.

Он, слегка пошатываясь, встал и пошел к выходу, а у дверей обернулся и сказал:

– Давно доносили мне про тебя, что очень ты подозрительный человек, но сейчас мнится мне, что действительно, как люди бают, лежит на тебе благословение Господа нашего Иисуса Христа.

В коридоре слегка пошатывающегося настоятеля подхватили под руки монахи и чуть не вынесли во двор, где он, сев в возок, устало перекрестил всех собравшихся, упавших на колени, и отбыл.

Тут меня срочно позвали к воеводе. Воевода сидел бледный, по лицу его тек пот:

– Ну, лекаришка паршивый, ты что творишь! Ну, видно, действительно под Божьим благословением ходишь. А если бы с Мисаилом что случилось? Да мы бы все в порубе сидели и дыбы ждали!

Он расстегнул ворот рубахи.

– Ох, что-то тяжко мне, сердце щемит.

– Поликарп Кузьмич, да не переживайте вы так, ведь все хорошо прошло. Зато теперь вы с архимандритом можете знакомство завести.

– Щенок! Не понимаешь ты, что ли, что по ниточке ходил! – рассвирепел воевода. – И я вместе с тобой. Ох, грехи мои тяжкие. Неси мне зелья своего с валерьяной, успокоиться надо.

Я сбегал за успокоительным сбором и дал выпить воеводе, тот взял чашку дрожащими руками и одним глотком проглотил ее содержимое, даже не сообразив, что выпил зелье без проверки. Но валерианка его не успокоила, он кликнул прислугу, и ему принесли небольшой штоф водки. Он залпом выпил целый стакан.

Через десять минут воевода успокоился и с пьяной улыбкой на лице сказал: