Читать книгу - "Обитаемый остров - Борис Стругацкий"

Поздно вечером Максим понял, что сыт по горло этим городом,что ему больше ничего не хочется видеть, а хочется ему чего-нибудь съесть. Онпровел на ногах весь день, увидел необычно много, почти ничего не понял, узналпростым подслушиванием несколько новых слов и отождествил несколько местныхбукв на вывесках и афишах. Несчастный случай с Фанком смутил и удивил его, но вобщем он был даже доволен, что снова предоставлен самому себе. Он любилсамостоятельность, и ему очень не хватало самостоятельности все это время, покаон сидел в бегемотовом пятиэтажном термитнике с плохой вентиляцией.Поразмыслив, он решил временно потеряться. Вежливость – вежливостью, аинформация – информацией. Процедура контакта, конечно, дело священное, нолучшего случая получить независимую информацию наверное не найдется…

Город поразил его воображение. Он жался к земле, вседвижение здесь шло либо по земле, либо под землею, гигантские пространствамежду домами и над домами пустовали, отданные дыму, дождю и туману. Он былсерый, дымный, бесцветный, какой-то везде одинаковый – не зданиями своими,среди которых попадались довольно красивые, не однообразным кишением толп наулицах, не бесконечной своей сыростью, не удивительной безжизненностьюсплошного камня и асфальта, – одинаковый в чем-то самом общем, самом главном.Он был похож на гигантский часовой механизм, в котором нет повторяющихсядеталей, но все движется, вращается, сцепляется и расцепляется в едином вечномритме, изменение которого означает только одно: неисправность, поломку,остановку. Улицы с высокими каменными зданиями сменялись улочками с маленькимидеревянными домишками; кишение толп сменялось величественной пустотой обширныхплощадей; серые, коричневые и черные костюмы под элегантными накидкамисменялись серым, коричневым и черным тряпьем под драными выцветшими плащами;равномерный монотонный гул сменялся вдруг диким ликующим ревом сигналов,воплями и пением; и все это было взаимосвязано, жестко сцеплено, издавна заданокакими-то неведомыми внутренними зависимостями, и ничто не имело самостоятельногозначения. Все люди были на одно лицо, все действовали одинаково, и достаточнобыло присмотреться и понять правила перехода улиц, как ты терялся, растворялсясреди остальных и мог двигаться в толпе хоть тысячу лет, не привлекая нималейшего внимания. Вероятно, мир этот был достаточно сложен и управлялсямногими законами, но один – и главный – закон Максим уже открыл для себя: делайто же, что делают все, и так же, как делают все. Впервые в жизни ему хотелосьбыть, как все. (Он видел отдельных людей, которые ведут себя не так, как все, иэти люди вызывали у него живейшее отвращение – они перли наперерез потоку,шатаясь, хватаясь за встречных, оскальзываясь и падая, от них мерзко инеожиданно пахло, их сторонились, но не трогали, и некоторые из них пластом лежалиу стен под дождем.) И Максим делал, как все. Вместе с толпой он вваливался вгулкие общественные склады под грязными стеклянными крышами, вместе со всемиспускался под землю, втискивался в переполненные электрические поезда, мчалсякуда-то в невообразимом грохоте и лязге, подхваченный потоком, снова выходил наповерхность, на какие-то новые улицы, совершенно такие же, как старые, потокилюдей разделялись, и тогда Максим выбирал один из потоков и уносился вместе сним…

Потом наступил вечер, зажглись несильные фонари, подвешенныевысоко над землей и почти ничего не освещающие, на больших улицах стало совсемуже тесно, и отступая перед этой теснотой, Максим оказался в каком-тополупустом и полутемном переулке. Здесь он понял, что на сегодня с него довольно,и остановился.