Читать книгу - "Машина пробуждения - Дэвид Эдисон"

– И с чего я вдруг удостоилась такой чести, мой…

– Захлопни свою коровью пасть, недоношенная полукровка! – оборвал Эшер маркизу. Ее губы изогнулись идеальной буквой «О». – Все кончено, Тьюи. Считай это звонком вежливости. Беги.

– Прошу прощения? – Лалловё быстро оправилась и даже почти сумела придать своему голосу насмешливые нотки, но за всем ее притворством было заметно, насколько ее потрясли слова Эшера.

«Да, да, да. Она виновна именно настолько, насколько выглядит».

– Я сказал тебе бежать. Убирайся из моего города, пока еще можешь.

Скрючив пальцы, он повел ладонью над водой, и его призрачное окно переместилось. Теперь он смотрел на маркизу не снизу вверх, со стороны ее коленей, но словно нависал над ней, глядя ей прямо в лицо. Заодно ему удалось рассмотреть и предмет, что лежал в ее руках, – новейшее достижение в области синкретических технологий, значительно превосходящее ту халтуру, что Эшер видел парой лет ранее: в раковину огромной устрицы была встроена электрическая матрица, подвешенная в магической среде. Серый человек не следил за не прекращающимся ни на день прогрессом, будь тот магическим, техническим, метафизическим, спиритуалистическим или каким бы то ни было еще. Он не нуждался в этих изобретениях и только теперь, когда было уже слишком поздно, стал понимать, насколько наивен был.

Тьюи подняла взгляд и посмотрела на него из своей ванны. Ее притворство испарилось – она перестала изображать просто принимающую водные процедуры барышню, к которой пристает нахал. Истина заключалась в том, что Эшер был выше низменных желаний, а она вовсе не походила на благопристойную даму.

– Бежать? – улыбнулась маркиза, обнажив змеиные клыки, сверкнувшие под ее верхней губой. – С чего бы вдруг? Самое интересное только начинается.

Улица под его ногами заходила ходуном, расплескивая воду из фонтана, и Эшер вцепился в бортики, пытаясь удержать равновесие.

Змея продолжала смеяться.

– Знаешь ли, вместо того чтобы лелеять больные фантазии, пробужденные твоими собственными ошибками, мог бы и поблагодарить меня за поддержание какой-никакой нормальности хотя бы в этой части города. А еще сказать спасибо за ту мою провальную попытку забрать Купера у Леди.

Эшер поморщился и снял крышку с колодца своего гнева.

– Думаешь, что узнала об агонии все, что можно знать, потому что подвесила в своем сортире собственного отца? Я упражнялся в пытках задолго до того, как твоя мать основала свою династию, и могу сокрушить твой разум, даже не вспотев. Я выбью из тебя твое хваленое хладнокровие и оставлю умолять о том, чтобы тебя добили, словно мула со сломанным хребтом, – ничего лучшего ты не заслуживаешь.

Если Эшер рассчитывал увидеть на лице маркизы хотя бы малейший признак испуга или уступчивости, его ждало разочарование. Она лишь громче засмеялась, захлопав мыльными ладонями.

– Я передам от тебя привет своему новому гостю. Одному из твоих друзей. Точнее, тому, что от него осталось. Впрочем, кажется, ты уже должен был привыкнуть, что постоянно теряешь друзей и родных?

– Купер? – в отчаянии воскликнул Эшер, прежде чем земля вновь, еще более неистово, содрогнулась под его ногами.

Улица хлестнула, словно встряхиваемая простыня, сбивая его с ног. Потрясение погасило гнев, когда серый человек увидел, как здание банка, возведенное сотни, а может быть, и тысячи лет назад, рассыпается в пыль прямо у него на глазах. Сейчас, посреди ночи, строение пустовало, но в домах по обе стороны обсаженного кипарисами бульвара Хагия Хана Рюспеля было полно людей – Эшер слышал крики выброшенных из кроватей проснувшихся детей и их родителей. Вся улица ходила ходуном оттого, что под землей пробудилось нечто огромное.

«Под землей. Колокола, звонящие по вздувшимся мертвецам. Цепи».

Причастны ли к этому Развеянные? Они были достойным народом, образованным лучшими душами, какие только могли предложить миры, – ну, или чистейшими, если между этими понятиями есть какая-то разница, – и посвятили себя сохранению погребенной под землей истории Неоглашенграда. Кроме того, Развеянные были друзьями всякого, кто действовал во имя интересов города и населяющих его людей, и ни за что бы не позволили каменщикам даже взглянуть на механизмы в центре паутины, а уж о доступе к управлению допотопным устройством и вовсе речи идти не могло.

Эшер вышел из переулка и обратил свой взор к северо-западу, к ближайшему выходу на поверхность цепи, притянутой лебедкой к колокольной башне, – расположенные на поверхности «якоря» были возведены очень давно, когда далекие предки нынешних каменщиков зафиксировали цепи, обмотав вокруг подземных бобин и закрепив звенья на мощных башнях наверху. Они спрятали подлинное назначение цепей в лабиринте под городом, обратив поднявшийся уровень улиц себе на пользу, схоронив истину на такой глубине, где появлялись одни только Развеянные. Он полагал, что тем можно доверять. Неужели ошибался?

Как и следовало ожидать, якорная башня разрушалась, а цепь – шириной не меньше кареты – резала поверхность улицы так, как проволока режет сыр, и возвращалась в свое исходное положение; камни мостовой откатывались прочь с ее пути или же срывались вниз. Линия разрушений протянулась вдоль бульвара, перча фасады домов шрапнелью грязи и булыжников. Три сотни шагов Хагия Хана Рюспеля были стерты с лица земли, прежде чем цепь нырнула под землю, но затем еще пятьдесят шагов дороги обрушились вниз – древний металл продолжал свое движение, уничтожая подземную инфраструктуру.

И даже когда зримые, незамедлительные разрушения прекратились, Эшер ощущал тревожное подрагивание земли под ногами – цепь продолжала натягиваться. Хотя он не мог этого видеть, но та же сцена наверняка повторялась сейчас по всему городу, в местах, где цепи выходили на поверхность. Паутина разрушений, с Куполом в самом центре, протянувшаяся через площади, пьяцца и дворы, обрушившиеся звонницы… Колокола, эти башни были просто повсюду! Он давно в этом убедился, еще тогда, когда верил, что сумеет все исправить.

Развернувшись на пятках, Эшер бросился в другом направлении, стремясь как можно скорее добраться до конического вулкана дверей и храмовых портиков, вдруг заполнившего собой все его мысли, – Апостабища.