Читать книгу - "Тьма сгущается - Гарри Тертлдав"

Летчик заглянул в мастерскую ювелира.

– Ваша светлость! – воскликнул хозяин лавки, тощий старик по имени Доссо, и собрался было поклониться, да так и застыл, крепко выругавшись и схватившись обеими руками за поясницу. – Простите великодушно, ваша светлость, прострел замучил! Чем могу служить?

– Да вот, камень из оправы выскочил. – Сабрино вытащил из кошеля золотой перстень и отдельно – крупный изумруд. – Не будете ли так любезны его поставить на место, да заодно уж и подогнать кольцо под пальчик Фронезии?

– Посмотрим, посмотрим… – Доссо деловито нацепил лупу на очки.

Сабрино протянул ему сломанный перстень.

– Ункерлантская работа, – заметил ювелир, осматривая погнутые цапфы.

– Ага, – сознался Сабрино в некотором смущении. – Я на него, знаете ли, наткнулся как-то.

– Вот и хорошо! – убежденно заметил Доссо. – У меня на западе сын служит и двое внуков. Мальчик мой, знаете, чародей, до второго разряда дослужился: чинит сейчас становые жилы, когда свеммелевские диверсанты их взрывают. Его сын на бегемоте служит, а дочкин в пехоту угодил.

– Да оберегут их силы горние, – пожелал Сабрино.

– Пока все целы, – отозвался Доссо. Он указал на перстень: Один ваш стерженек, видите, целехонек…

– Уж надеюсь, сударь мой! – воскликнул Сабрино.

Ювелир фыркнул.

– Это очень хорошо, – продолжил он, – я смогу по закону подобия выровнять остальные. Чародействм… да сын меня засмеял бы за такие слова – по нему, так это ремесло и ничего больше… так чародейством-то быстрей, чем вручную, и ничем не хуже. А ваша дама… дайте-ка глянуть… да, шестой с половиною размер у нее? Сделаем в лучшем виде. Вначале подгоним кольцо, а лишком золота дополним отломанные цапфы. Тогда и доплачивать ничего не придется за материал.

– Весьма любезно с вашей стороны, сударь! – Сабрино спина не беспокоила, так что полковник отвесил ювелиру поясной поклон. Он уже не первый год пользовался услугами Доссо именно потому, что старик не забывал о таких вот мелочах.

– Присаживайтесь, если желаете, – пригласил Доссо. – Или, коли захотите, можете за угол заглянуть и пропустить бокальчик вина – но только один, потому что на второй времени не будет. Я-то долго не провожусь.

– Тогда я лучше подожду здесь, – решил Сабрино. – Общество здесь приятней, чем в какой-нибудь таверне.

Он пристроился на высоком табурете по другую сторону прилавка, словно и впрямь в таверне.

Доссо выпилил из кольца небольшой кусочек, потом подогнал оставшееся под размер Фронезии и при помощи горелки заварил щель. Когда металл остыл, ювелир протянул перстень клиенту:

– Найдите-ка изъян, коли сумеете!

Сабрино внимательно осмотрел перстень, потом провел пальцем по краю – осязание в таких делах помогало лучше зрения – и покачал головой:

– Хотел бы отыскать, да не могу.

– А теперь – цапфы.

Доссо протянул руку, и полковник отдал ему перстень. Ювелир уложил перстень рядом с кусочком золота, потом коснулся тонкой золотой проволочкой вначале уцелевшей цапфы, потом – излишков золота и, наконец, – сломанных стерженьков. Все это время он бормотал что-то себе под нос. Звучало заклятие не по-альгарвейски, и Сабрино почти сразу признал язык: то был старокаунианский, искаженный многочисленными повторениями до такой степени, что многие слова обратились в бессмыслицу.

По спине драколетчика пробежали мурашки. Через сколько поколений передавалось это нехитрое заклинание, заученное наизусть? Но, несмотря на то что смысл заклятия стерся в пыль, бессчетные повторения придали чарам особую силу. На глазах Сабрино погнутая цапфа выпрямлялись. Доссо закрепил изумруд между двумя целыми стерженьками и повторил процедуру. Третья цапфа, отломленная, выросла из нового металла. Довольно хмыкнув, Доссо протянул полковнику целехонький перстень:

– Надеюсь, ваша дама будет довольна.

– Уверен в этом. Она обожает безделушки.

Сабрино расплатился с ювелиром и вышел из лавки, страшно довольный собою.

Фронезия встретила его поцелуями и объятьями, лучше всяких слов говорившими, как давно они не виделись, после чего задала вполне ожидаемый вопрос:

– И что ты мне привез?

– Так, один пустячок, – ответил полковник легкомысленно, надевая перстень ей на палец.

Фронезия уставилась на летчика. Глаза ее едва ли уступали глубиною зелени изумруду, а во взгляде читался не только неприкрытый восторг, но и холодная расчетливость – красавица пыталась оценить подарок.

– Он прекрасен. Он великолепен, – прошептала она, очевидно, удовлетворенная по обоим пунктам.

– Это ты прекрасна, – ответил Сабрино вполне серьезно. – Ты великолепна.

Волосы Фронезии сияли в свете ламп расплавленной медью. Пухлые губы обещали море удовольствий; носик, пожалуй, был чуть великоват, но это лишь придавало пикантности лицу. Короткое неглиже обнажало ноги идеальной формы. Было ей около тридцати; таким образом, полковнику она почти годилась в дочери – о чем Сабрино предпочел бы забыть.

– Надеюсь, тебе понравилось.

– Весьма. – Она подняла аккуратно выщипанную бровь. – А что ты привез жене?

– Да так, мелочи, – беззаботно ответил Сабрино.

Графиня, конечно, знала о существовании Фронезии, но никогда не интересовалась у Сабрино, что тот привозит любовнице. Возможно, свою роль тут играло дворянское высокомерие… а может, она просто не хотела знать.

– Ты с ней уже виделся? – поинтересовалась Фронезия.

Обычно так далеко и скоро она не заходила.

– Разумеется, – ответил он. – Приличия, знаешь ли, требуют.

Альгарвейское дворянство придерживалось внешних приличий едва ли менее строго, чем валмиерское или елгаванское.

Фронезия вздохнула, Обычай был суров более к любовницам, нежели к женам; на взгляд Сабрино – справедливо, поскольку любовницам полагалось получать больше удовольствий от своего положения. Дворяне вступали в брак чаще по расчету или по семейному сговору, чем по большой любви. И в поисках любви – или хотя бы плотской страсти – им приходилось обращаться за пределы родовых гнезд.

– А чем ты занимала себя, пока я… был в отъезде? – поинтересовался Сабрино.

«Пытался не погибнуть», – прозвучало бы точней, но как-то неуместно.

– Да так… всякой ерундой, – ответила Фронезия подчеркнуто легкомысленно.

Она не была миленькой дурочкой – иначе Сабрино не заинтересовался бы ею. «Надолго», – прибавил он про себя. Симпатичное личико и славная фигурка не оставляли его безразличным, но одно дело – привлечь интерес, а другое – удержать его.

– И с кем же ты занималась… ерундой? – не отступал он.

В письмах своих Фронезия о знакомых почти не упоминала. Не бывала в свете или просто знала, о чем стоит умолчать?