Читать книгу - "Телевизор. Исповедь одного шпиона - Борис Мячин"

Она и в самом деле дьяволица, подумал я. Так ловко переблефовать противника, заставить его ходить нужными фигурами, только затем чтобы припереть к стенке и вынудить спасовать. Это дорогого стоит!

– Вы начинаете раздражать меня, княжна, – чтица выпрямила спину, гордо вскинула нос, ее силуэт сквозь шелк шторы стал похож на готовящуюся к прыжку рысь; так растет наша тень в подворотне, едва освещаемой тусклым уличным светильником. – Я расскажу вам одну забавную историю, из старых времен, о которой вы, возможно, слышали. В правление короля Людовика Тринадцатого его молодая жена, Анна Австрийская, имела глупость сделать симпатию английскому герцогу, Бекингему; она подарила ему, в знак своих амурных чувств, алмазные подвески; Людовик потребовал, чтобы королева явилась на бал в подвесках, но подвесок уже не было; одна женщина выкрала подвески у Бекингема и показала их королю, доказав тем самым неверность его жены; эта женщина была очень похожа на вас, княжна, она была так же отчаянна и так же неумна; возможно, она рассчитывала на милость короля, на титул или пенсию, или даже на его мужскую привязанность. Однако вместо денег или титула король послал к ней трех головорезов, из тех, что числились в его мушкатерском полку… Я не буду в подробностях рассказывать вам о последних днях этой женщины, сударыня; не буду рассказывать, как она кричала и умоляла убить ее; всё это лишь темные предания, передающиеся в моем роду из поколения в поколение; я сообщу вам только мораль сей басни: никогда не играйте с французской короной; это плохо заканчивается для всех игроков…

– Вы забыли, кто я, госпожа де Бомон… Вы понимаете, что будет с вами и с вашей страной, когда я займу русский трон? Я сделаю так, что уже очень скоро французское влияние в Европе сойдет на нет. Я просто ничего не изменю. Я сохраню союз России с Англией и Пруссией, и привлеку новых союзников. А вот ваши союзники уже все разбиты: Турция, Швеция, Польша, – эти страны наполовину стерты ластиком с карты Европы; я сделаю так, что в каждой из них появятся правители, верные Москве, и все эти страны войдут в Северный альянс. Что вы будете делать, когда вся Европа ополчится против вас? Когда объединенные русские, британские и прусские полки осадят Париж? Что вы скажете своему королю о причинах этой исторической катастрофы? Вы скажете тогда, что это вы во всем виноваты, ибо именно вы сегодня допустили большую ошибку, начав меня пугать…

– Хватит меня раздражать! – совсем уже мужским, артиллерийским, но при том визгливым и рассерженным голосом проревела чтица; она сделала шаг вперед, и еще шаг, и еще; княжна в испуге стала отступать под этим диким напором к стене. – Вы никто! Вы дочь нюрнбергского булочника! Ваше место в пекарне, с крысами и помоями. Это мы позволили вам вести этот роскошный, аристократический образ жизни, на который вы не имеете никакого права по рождению! Это мы сделали вас графиней, а потом княжной. Это мы создали вашу легенду и пустили по всей Европе слух о вашей неземной, персидской красоте. И если нам понадобится, мы просто дернем за те же ниточки в обратную сторону, и ваша легенда рассыплется битым стеклом по фернамбуковому полу; ваша карета станет тыквой…

Чтица схватила княжну за шею и слегка стукнула ее затылком о стенку; я увидел, как тонкие, длинные и очень сильные французские пальцы сжимают ее горло; это было всего в нескольких шагах от меня; я внимательно разглядел лицо шевальессы: ее щеки были красны от гнева, брови сошлись над переносицей, а ее прекрасное овальное лицо как будто разошлось по швам и превратилось в треугольник.

– Вы поняли меня, Алиенора?

– Да, – прохрипела княжна, ее раскосые глаза наполнились слезами, настоящими, а не теми, которые она выдавливала из себя накануне вечером, когда рассказывала мне о фальшивом друге из Персии; мне стало жалко ее. – Пустите…

– C'est parfait^[343], – холодно заключила госпожа де Бомон. – На случай если вы и далее будете перечить мне, Алиенора, я напомню вам и о другом эпизоде из эпохи кардинала Ришелье. Кардинал, дабы никто в Европе не сомневался в могуществе Франции, приказал выбить на всех пушках надпись на латыни: ultima ratio regum^[344]. Так вот, запомните, если понадобится, я вырежу эту надпись своей шпагой на вашем животе. Понимаете, о чем я?

– Да…

– Вы прекратите сотрудничать с англичанами…

– Да…

– Вы вышлете прочь этого шведа…

– Да…

– И этого гардемарина…

– Да…

– Вы будете во всем слушаться меня…

– Да, черт побери! Будьте вы прокляты!

– Мы все прокляты. Возьмите книжку, сударыня. Это прекрасное чтение на ночь, Жан Шаплен, La Pucelle^[345]. A bientôt…^[346]