Читать книгу - "Плач серого неба - Максим Михайлов"

Когда чудовище вышло на площадь, на него упал свет множества фонарей, туман стал прозрачнее, и я увидел единственные конечности гиганта — отвратительную пародию на руки одушевленного. Левая, распухшая от металлических наростов, комьев проволоки и пучков пружин, заканчивалась чуть ниже локтя безобразной культей, утыканной целым снопом металлических трубок. Правая щетинилась кривыми стальными шипами и, хотя сильнее походила на живую руку, обходилась лишь тремя толстыми пальцами, которые крепко сжимали… фонарный столб?!

Внезапно я осознал, что до неведомого отродья не меньше квартала, и похолодел. Тварь должна была быть не ниже второго этажа!

Словно нарочно дождавшись этого прозрения, монстр остановился. Голова его вспыхнула едва различимым багрянцем, а мгновение спустя на ней прорезалось три ярких огненных всполоха — две точки-кляксы и изогнутый росчерк под ними. Казалось, будто дитя самого Хаоса намалевало на блестящем черном полушарии радостную рожицу, вложив в широкую улыбку собственное понимание веселья.

Тварь раззявила нарисованную ухмыляющуюся пасть и яростно взревела.

Я не знал, что слышу в этом реве. Злобу? Смех? Боль? Невозможно было искать чувства, свойственные лишь одушевленным, детям Творца, во всепоглощающем звуке, рожденном еще до начала времен. То был вызов самого Хаоса, вызов всем устоям мироздания. Я всем естеством ощутил, как немеет от ужаса сама душа.

С Карлом и Ларрой было не лучше. Орчанка съежилась на мостовой, прикрыв голову руками. Посеревший цвергольд судорожно хватал ртом воздух.

В висках давило, зрение играло в загадки, но разум как за якорь цеплялся за незыблемые темные силуэты.

Магполы стояли молча, неподвижно уставясь на врага. В их взглядах спокойствие и праведный гнев породили новое чувство, ведомое лишь им — верным слугам Творца, лишенным сомнений и страха. Конечно же, крик чудовища их не пугал. Для тех, кто живет ради сражения с порождениями Хаоса, простого рева маловато.

И это их фанатичное равнодушие к обнаженному сгустку бесформенной ярости внезапно отрезвило. Страх никуда не делся, только теперь он почему-то не имел надо мной власти, и я с удовольствием перестал обращать на него внимание.

— Земля тринадцатый и Воздух второй, — пробасил над ухом инспектор, — быстро в полицейский участок, зовите мирских. К врагу не приближаться, идите дворами через улицу Разума.

Две тени молча развернулись и споро побежали прочь.

— Остальные по четверкам. Первое звено — в арьегард, ждите второго. Ждем мирских, в нештатной ситуации отступаем к домам. Задача — уничтожить врага, средства — любые. Гражданские, — он повернулся к нам, — не мешать. Если у вас есть какие-то идеи, — из голоса инспектора на мгновение исчез командный тон, — пустите их в дело, если перебьют нас. Но не раньше.

И он не шутил.

Неподвижность магполов будто передалась всему миру, и тот в страхе затаился, притих, но не сумел заглушить тиканье часов на башне Ратуши. Вкрадчивое пощелкивание накрепко вплелось в безмолвие колючей шерстяной нитью, и время принялось замедляться, пока не превратилось в нескончаемую галерею картин, заключивших безразмерные мгновения в жесткие острые рамы.

Мироздание скрутилось ржавой пружиной, до того тугой, что сам воздух звенит от напряжения. Миг — и оно начинает с визгом раскручиваться.

Словно синяя волна плещет в полумраке. Там, где мгновение назад сгрудилась толпа, — четверки магполов, безмолвные и застывшие в преддверии боя.

Шуршащий шаг — и строй перетекает вперед. Земля под ногами едва заметно подрагивает. Четверка инспектора держится позади, другая четверка выходит вперед и три держатся посередине. Да это же стрела, понимаю я, которая целит точнехонько в силуэт неизвестной беды. И пусть наконечник выщерблен там, где должны быть Второй и Тринадцатый, она поистине смертоносна.

Но почему стрела замерла, остановилась? И вижу, почему.

Запоздалым ответом на вой чудовища пронзительно визжит сирена. Один за другим три рычащих паромобиля вылетают из Железнодорожного тупика. Их покатые рыбьи лбы останавливаются в нескольких метрах от неведомой твари, и жабры дверей выталкивают крохотные черные фигурки.

Мирская полиция?

Ну конечно. Темные силуэты Второго и Тринадцатого возникают ниоткуда, возвращаются в строй.

Стрела готова к полету в самое сердце ворвавшегося в Вимсберг ужаса.

Но что это?

Глаза чудовища вновь ярко вспыхивают, но теперь пламени в них тесно! Рыжей мантией огонь окутывает тварь, ярче освещает отвратительную мешанину красной и бугристой, словно освежеванной плоти и блестящего металла. И тут же покров падает, стелется по мостовой, горячей волной пластается по площади. Далеко вокруг чудовища вспыхивает все. Трещат, рассыпаясь, камни, стонут дома, гудят фонарные столбы… И кричат одушевленные. Сгорающих заживо полицейских слышно хорошо. Слишком. Пламя угасает, лишь тлеют с густым чадом почерневшие стальные рыбы. Не успевшие выбраться до сих пор полицейские отчаянно наверстывают упущенное. Пылают витрины магазинов и первый этаж единственного жилого дома на углу, звонко лопается стекло и видно, как черные фигурки муравьями спешат прочь.

И догоняет, отнимает силы, бросается им под ноги новый яростный вопль.

Вздымается уродливая лапа с зажатым в ней шестом. Гулкий бом-м-м! — и будто новый фонарь появился на площади. До смешного похоже, вот только это не фонарь. Здоровенный раструб на его вершине ничуть не похож на газовый светильник. Больше ничто не стесняет монстра. Там, вдалеке, разыгрывает представление театр безумных теней. Большой — отчетливо видно, что голова твари и впрямь достает середины третьего этажа — силуэт скользит к малому, трагично заломившему руки. Хрупкая фигурка в отчаянии молит о пощаде, но неумолимая клешня опускается, сжимает… И тут не выдерживают раскаленные котлы паромобилей.

Звон стекол, треск, грохот — полицейские машины разносит в клочья, и площадь скрывается в туче осколков.

Мы ныряем за ближайшую витрину и смотрим, как мостовая перед магполами вспучивается непреодолимым барьером. Железные обломки с едким звоном разлетаются по окрестностям. Выныриваем обратно, успеваем заметить, как распрямляется тварь. Видно, монстр закрывался ручищами — в одну из них воткнулась чуть ли не целая ось. Вот только вреда от нее никакого. Чудовище разжимает клешню, отбрасывая темный лохматый комок. После железного дождя и смертельной хватки от бедного полицейского осталось немного. Тварь одним движением выдергивает из руки кусок металла и бешено, торжествующе ревет.

А откуда-то из оттесненной тишины, из уничтоженного молчания, нарастает шум. Таинственный и угрожающий шорох, смешавший воедино звенящий стон пчелиного роя и шепелявый хрип змеиного выводка. Ширится, пухнет, выталкивает прочие звуки. Даже бешенство монстра теперь колеблет воздух лишь где-то в отдалении.

Из шипения рождается голос.

«Проснись, Вимсберг, колыбель обновленных душ! Встань с колен, открой глаза, и осознай свое ничтожество. Эй, горожане! Довольно спать! Неужели вам не хватило трех веков забытья? Просыпайтесь!»