Читать книгу - "Удар милосердия - Наталья Резанова"

– Куда ты сорвалась?

– Хочу убедиться, не сотворил ли он чего…

– Бера (Кайрел никогда не произносил на местный лад «Бесс», ему не нравилось, как это звучит, и вообще он предпочитал называть ее полным именем), Джаред – не мальчик, которого обидели первый раз в жизни, а мужчина. И руки на себя не наложит, поверь мне.

– Вот именно. Он не мальчик, а человек, наделенный Даром. И я не имела в виду, что он натворит что-то над собой. Поссар, из-за того, что его когда-то обидели, погубил множество невинных людей, и чуть было не поменял власть в империи. а Джаред сильнее его. Мне страшно подумать, что может сделать человек, обладающий такой силой, когда его предали…

– Погоди! – Бессейра замерла с сапогом в руках. – Прежде, чем рассуждать о предательстве, подумай, что если Дагмар поступила с ним, как я с тобой? Солгала ради спасения. Только у нее оснований было куда как больше. Мне опасность, может, и приснилась. А будущий император наш загнал комедиантов в тюрьму только за то, что они знали, кем была Дагмар. Джареда он бы уничтожил, не поморщившись. И ей было нужно, чтоб Джаред поскорее убрался из дворца и из столицы.

– Наверное, так и есть, – медленно произнесла Бессейра. – Она с самого начала догадывалась, что такое может произойти. Она говорила мне, что в своих показаниях не упоминала о Джареде.

– Только не вздумай сказать ему об этом.

– Почему?

– Если он сам об большого ума не догадался…

– Я тоже не догадалась.

– Ты – не ясновидящая, или как там это называется. Если он не догадался, то, может, я и ошибаюсь. А если я прав, не делай так, чтоб ее жертва оказалась напрасной.

– Все равно, я должна идти. Если хочешь, идем вместе.

– Идем.

Хотя Бессейра уже практически переселилась в Зеркальный дом, ее свадьба с Кайрелом откладывалась, по обоюдному согласию, до той поры, пока они не вернутся на Юг. Сверхъестественные причины и связанные с ними страхи были здесь не при чем. В Тримейне Бессейра была особой темного происхождения, отставленной любовницей принца, женитьба на которой пятнала честь благородного человека. На Юге она была девушкой из старой семьи, и это обстоятельство заранее оправдывало любые авантюры, в коих она была замешана. С точки зрения исконного южанина, такой брак был не просто достоин уважения, он был почетным. Кайрел и Бессейра оба это понимали, и в подробные обсуждения не вдавались.

Когда она вышли из дома, Бессейра бросила взгляд на фасад и сказала:

– Все время забываю тебя спросить: как там умудрились серебряное зеркало закрепить? Никаких следов не видно.

– Да сроду там не было серебряного зеркала! Оно всегда было каменное. А в этом городе чего только не наплетут…

– А что вообще эта картина обозначает? Или так, зодчий упражнялся без всякого смысла?

– Нет, смысл есть. Это мой прадед, Бертрам, сын того первого Рондинга, которого Радульф Тримейнский посвятил в рыцари, путешествовавший по Заклятым землям. Герб, понимаешь, был новый, надо было рыцарские доблести доказывать. Вот он и доказывал. Говорят, даже у Зеркала Истины побывал. А оно, если легендам верить, каменное. Это прадедушка и велел увековечить, и, как водится, ничего этим не добился. Никто, кроме семьи, про подвиги его не помнит.

Привыкши посвящать жизнь службе, о вольных поисках приключений и подвигов, Кайрел говорил с изрядной долей иронии. Но не скрывала ли насмешка почтение? Бессейра не стала спрашивать об этом. Она сказала:

– Наверное, тебе за всю жизнь столько пешком ходить не приходилось, сколько за эти дни со мной. Роняешь рыцарское достоинство.

– Когда будем на границе, тогда напомни мне об этом. А сейчас где-нибудь в узком переулке или в порту был бы я верхом дурак дураком.

Они шли привычным уже путем – мимо церкви Святой Айге, в сторону Карнионских ворот. Было воскресенье, горожане в эту пору стремятся день отдыха и покоя провести вне городских стен, либо урвать свою долю веселья везде, где только можно, но лучше всего под открытым небом. Народу толкалось на улице предостаточно. И, как обычно в Тримейне, каждый был озабочен собственным весельем так же, как в будние дни озабочен торговлей или ремеслом.

– Знаешь, – сказал Кайрел, – с тех пор, как мы вместе, я стал забывать этот сон. Может, потому, что все пошло совсем по-другому. И мы оказались другими. Еще недавно я помнил его лучше, чем вчерашний день. А сейчас – это просто сон.

– Я рада. А то хуже нет – ревновать к самой себе.

У Рыночной площади им пришлось потесниться – там народ валил валом, все возбужденные, радостные, с горящими глазами спешили, словно торопясь пропустить какое-то невиданное, и вдобавок бесплатное зрелище Это было странно – сегодня в Тримейне не было ни праздника, ни казни. Но, прислушавшись и приглядевшись, Бессейра и Кайрел поняли в чем дело. Начали сносить Приют святого Леонарда, и горожане желали посмотреть, как исчезает с лица земли ненавистное узилище. То и дело слышались крики «Ура правителю!» и «Долгой жизни нашему доброму принцу».

– Он сносит старую, ветхую тюрьму, – заметил Кайрел, – а потом, пока они будут плясать от радости, выстроит новую, с прочными, крепкими стенами.

– Ты осуждаешь меня за то, что я помогла ему прийти к власти, да еще и тебя втянула в это дело?

– Нет. Наверное, я и без твоих уговоров поддержал бы его. Тут всегда приходится выбирать между двух зол. Раднор, конечно, был бы злом большим. А Норберт, думаю, будет хорошим императором. Только я предпочел бы находится от него как можно дальше.

Наконец, они достигли Южного подворья. И сразу же увидели Джареда – во дворе. На нем был дорожный плащ, через плечо сумка. И Бессейра не поняла, обрадовался ли он их приходу.

– Вот, съезжаю отсюда, – сказал он спокойно.

– К Лабрайду перебираешься?

– Нет, ухожу из Тримейна. Сегодня.

– И с Лабрайдом не попрощаешься?

– Нужны ему мои приветствия и прощания… Как будто ты не знаешь. Ты, кстати, до сих пор с ним в ссоре?

– В состоянии худого мира. Надеюсь, Эгрон наставит его на путь истинный. Она-то поймет… А ты, выходит, и нам не сказал бы, что ноги уносишь?

– Я, по правде сказать, думал, что вас нет в Тримейне. Ты же говорил, что снова собираешься на Южную границу? – обратился он к Кайрелу.

– Скоро уедем. Навестим мою мать – и в прежние края. Потому что замирение там долго не продлится. – Он упомянул о грядущей войне без волнения – это было его ремесло.

– Все разъезжаются. Актеров уже и след простыл. Лошадей я им отдал. Не обессудь, что твоим подарком распоряжаюсь.

– Ты меня превзошел. Я тебе одну лошадь дал, а ты им две, словно князь какой владетельный. Благодарить им тебя до конца жизни.