Читать книгу - "Цветок цикория. Книга II. Дом для бродяги - Оксана Демченко"

Снежок немного постоял и направился в сторону Луговой. У нас уговор: я не трогаю вожжи, не понукаю. Он не останавливается надолго, чтобы пастись. Цок, цок… шаг за шагом приближается опушка. В шарабане просторно, и всем вместе – легко. Одной мне сиделось бы тяжелее, да и теснее было бы – от мыслей, которые и колючи, и холодны. А так… Слева меня толкает плечом Йен, а справа немедленно поддерживает под локоть князь Микаэле. На душе – тепло… Я улыбаюсь, слушаю общую болтовню и пробую понять: что происходит? С каких пор князья в почтовых вагонах сбегают из фамильного особняка, да еще без охраны? И вот главное: зачем эта работящая семейка влезла в мой шарабан? У меня все неплохо, у них – так даже и хорошо.

Правда, без обмана: моя жизнь наладилась. После кошмарных событий в инаньском посольстве я открыла шкатулку Якова, как и обещала, на следующее утро. Нашла внутри два серебряных колечка с синей эмалью и узором в форме цветков цикория. Немножко повыла… и успокоилась. Намек предельно понятен. Живи, как хочешь. Можешь выбросить кольца, можешь отдать одно из них кому угодно… или оставить оба в шкатулке и сделать глупость, которую многие не поймут. Ведь глупо ждать того, кто добровольно шагнул за порог смерти. Впрочем, я никогда не была особенно умна.

Однажды зимой я посмела признаться себе: развитие отношений с Яковом я тормозила не менее, чем он сам. Потому что хотела получить кошмарно много. Как в сказке: жить и поживать, добра наживать. Чтобы он смотрел на людей – и не думал об особых приметах и угрозах. Чтобы замечал красоту леса и луга, совсем как я. Чтобы глядел в небо без отчаяния, без мысли об очередной смерти.

Думаю, Яков все решил, когда увидел Густава и понял, что восемнадцать лет призрак удерживался возле жизни на одной-единственной нитке материнской любви. Яков тот еще безумец, он рубанул наотмашь: все или ничего. Мне бы рассердиться… но я обрадовалась: его выбор предполагает уверенность во мне. Значит, все у нас всерьез. Настолько всерьез, чтобы он ценил эту жизнь больше, чем все предыдущие.

– Юна, повторюсь, я помолвлен, – Микаэле вернулся к прерванной мысли.

– Я слышала. Поздравляю.

– О, я бы хотел большего, но Лёля настаивает на некоторых условиях. Помимо ее упрямого желания выучить основы этикета и хотя бы малый парадный протокол дома Ин Тарри, помимо ее готовности досконально освоить язык княжества, есть требование. Не просьба, а требование. Однажды Яков спас Лёлю. Это не может быть оставлено без ответа. Собственно, я не уверен, что условия княжеской помолвки как-то извиняют бестактное вторжение в вашу жизнь. Но ситуация патовая.

Тень дрогнула – и надвинулась. Окутала лес, залегла по лощинам… потекла льдинками в ручьях, зазвенела особенными, хрустальными нотами в птичьих голосах. Я подняла голову и без удивления изучила крылатый вихрь точно там, где ощущала перемены в состоянии света и тени.

Яркут встал в рост, запрокинул голову, всмотрелся. Сбросил куртку – как тогда, в нашу первую встречу – и помог мне укутаться в неё, еще хранящую тепло тела. Негромко заговорил.

Оказывается, тот массивный пожилой человек, который в особняке Тан Ши открыл мне дверь и сам остался в коридоре, ждать сигнала – он из тайной полиции. А еще он был другом Якова, и не только в этой жизни. И все равно не помешал Густаву вернуться в родное тело, следуя плану выползка.

Тот человек по прозвищу Берложник – лучший сыскарь столицы… По словам Яркута именно Берложник, пока люди Курта и Юсуфа два месяца искали подлинного Микаэле в теле старика, рыл совсем иное по наводке Якова. Проверял связи майстера с храмом. Яков заподозрил неладное, едва узнал о списке наемных живок. Он утвердился в худших опасениях, когда мы вытащили Паоло из-за порога смерти. Он знал, что ритуал, исполненный в «Домике сов», очень сложный, что подготовить и провести его незаметно и крайне точно могли именно люди храма. Вот почему Яков пригласил в особняк Мари, хотя понимал, кто она и кому служит. Яков такую и искал – жадную, не слишком сложную, переполненную самомнением… Он использовал Мари, чтобы дать использовать себя.

– Я тоже знаю и применяю правило: враги помогают сделать то, в чем откажут друзья, – грустно подвел итог Яркут.

– Яков завершил круг, – негромко вступил в разговор Микаэле. – Так он сам написал в письме, адресованном Норскому и Паоло. Да: к письму прилагались дневники аж за три десятка жизней. С правом обнародовать любым способом, в любое время. Паоло не будет работать с золотом, его дар иной… Яков понял и понадеялся, что Паоло однажды займется легализацией выползков в числе прочих своих дел. О, в нашей семье избыток финансистов, промышленников и переговорщиков, и особенно, – тут Микаэле взглянул на Йена, даже с подмигнул! – ловких мошенников. Увы, литераторов почти нет. Тем ярче моя гордость. Вот, Юна, листай и хвали.

Князь бережно добыл из наплечной сумки книжку в плотном, но не жёстком переплёте. «Дымкины сказки». Сообщил, что это первая публикация Паоло, что все рисунки сделал он, Микаэле Ин Тарри, на правах отца. Что наконец-то в семье растет ребенок, который умеет видеть искусство глубоко и тонко, изнутри. Значит, за эту сферу влияния семьи можно быть спокойным надолго.

Я взяла книжку и стала листать. Картинки были замечательные. Лучше нарисовать для детской книги никак нельзя, я уверена. На одной из страниц я увидела синий цветок, вгляделась – и вздрогнула: «Сказка о доброй смерти». Ничего себе детская книжечка…

«В ночь зимнего солнцеворота на улице беззаботного города, где все праздновали и веселились, замерзала сиротка. Вдруг к ней подошла незнакомка, ласково улыбнулась и протянула девять длинных каминных спичек. «Грейся, дитя», – сказала и ушла.

Сиротка зажгла первую спичку, и увидела себя в ярком платье, у пышущего жаром камина! Рядом смеялись друзья, и мама обнимала за плечи. Когда спичка догорела, все сгинуло. Ночь сделалась совсем темной. Сиротка затеплила вторую спичку, погрузилась в мимолетный мираж тепла и радости. И третья спичка отгорела, и четвертая, и пятая.

Пламя шестой спички полыхнуло лиловым, затрещало и сорвалось с обгорелой головки, как мотылек – с негодного цветка. Пламя перелетело на ладонь женщины, одетой сплошь в черное. Сиротка лишь теперь ее рассмотрела.

«Целых девять. Даже кошкам не дают больше, – женщина смахнула спички с окоченевшей руки себе в ладонь. – Дитя, есть пламя, которое горит долго… полвека, даже век. Стоит ли обменивать его на мимолетный мираж? Помни: истинное пламя – оно внутри». Женщина погладила сиротку по плечу, и та ощутила, как заспешило сердце, согревая кровь, разгоняя тепло по жилам. Женщина обняла сиротку. Понесла ее, и девочке казалось: она плывет в золотом свете городских огней, хотя это – чужой праздник сытых людей, у которых есть кров, семья, друзья…

Лиловый мотылек порхал и трепетал – вел. Сиротка плыла за ним, она стала летним облаком и ничему не удивлялась. Вот мотылек закружил над ступенями крыльца, и дверь открылась, и сиротка вплыла в дом. Миновала коридор, не заметив, как. Осознала, что сидит у камина – точно как мечтала. А женщина в черном замерла поодаль, на пороге комнаты, в тени. Достала спичку и резко чиркнула по дверному косяку. Огонек затрепетал, сорвался – и сделался лимонным мотыльком! Сразу в недрах дома кто-то завыл, запричитал. Открылась дальняя дверь, и сиротка увидела хозяйку дома. Вгляделась – конечно, та самая, что подарила спички!