Читать книгу - "Бои местного значения - Василий Звягинцев"

«ЗИС» пошел вдоль бордюра, словно прихрамывая. Его все время тянуло вбок, наверное, повреждена подвеска, и внутри мотора что-то хрипело, вздыхало, побрякивало. Не машина, а раненая лошадь. Да и черт с ней, километра бы на три-четыре хватило, дотянуть до моста, где его должен ждать Витюша, а потом к наркомату.

— Эй, мы куда едем? — раздался вдруг слабый голос с заднего сиденья. Пришел в себя, значит, пациент. Но, судя по характеру травмы, у него должна быть ретроградная амнезия. То есть когда не помнишь, что было непосредственно перед ударом.

— Лежи, не дергайся, — ответил Шестаков. — Куда надо, к Склифосовскому.

— А что со мной? Ох, голова раскалывается…

— Что надо. Разбились вы с дружками в аварии. Пить меньше надо…

— Дак мы разве пили? Мы вроде на работе…

Вот разговорчивый да памятливый попался!

А Виктор действительно стоял на мосту в указанном месте. Злой, замерзший, хмель из него напрочь выдуло морозным ветерком, и, наверное, клял он сейчас и себя, и старого друга, который втянул его в совершенно идиотскую, чреватую потерей не только должности, но и головы историю.

Он повалился на сиденье, матерясь и стряхивая с усов ледышки.

— Ну и что? Вывернулся?

Помятого крыла он со своей стороны не увидел.

— Надеюсь, да. Только конь мой железный на глазах сдыхает. Нам бы местечко укромное найти, да поближе, поговорить надо. И дальнейшие вопросы решить.

— Укромное? Так давай назад в парк Горького заедем, сразу влево с моста и через Якиманский переулок, там глухих аллеек полно…

Овчаров знал Москву гораздо лучше Шестакова, который вообще был петербуржцем, а по столице пешком не ходил уже, наверное, лет пять.

— Мысль, однако, я и не сообразил…

Заехали, остановились.

— А кто это у тебя там? — спросил Виктор, услышав очередные стоны и шевеление сзади.

— Как бы получше сказать — «язык». Захвачен в ходе скоротечного встречного боя. Сейчас мы с ним и побеседуем. У нас водки не осталось?

— Откуда же? — удивился Виктор. И вдруг его осенила гениальная идея. — Слушай, машина-то у тебя таксистская?

— Ну?

— Они же всегда с собой водку возят на продажу, особенно по ночам. Сам брал не раз. Давай поищем!

И ведь нашли. В багажнике, в клеенчатой сумке между запасным колесом и деревянным ящиком с какими-то автомобильными железками. Целых пять бутылок. Правда, три из них разбились при столкновении, но две уцелели в катаклизме, и Овчаров с торжествующим видом подкинул их в ладонях.

— Я же говорил! Куда наливать или опять из горлышка?

— Подожди, нам сейчас пить — ни в коем разе! А вот «языка» ублаготворить надо. Ему хуже пришлось. Взбодрится — и побеседуем…

Влили грамм полтораста в рот милиционеру, тот сначала только вяло шевелил губами, водка текла из углов рта на воротник, потом распробовал, несколько раз глотнул уже с жадностью, шумно отдышался.

Но по-прежнему, хоть и миновал шок, не понимал, где находится и что случилось.

— Ох, ребята, что-то плохо мне, к врачу скорее бы…

— Сейчас, сейчас. Только скажи, как вы этого гада засечь успели?

— Какого?

— Да за кем гнались, не помнишь, что ли?

— А-а… Ну как? Обыкновенно. Команда поступила, приметы, поехали мы, кажется, Балабанов и говорит — давай по кольцу пойдем. Другие как там еще, а мы по кольцу. Вдруг ему быстро надо…

«Умный человек был Балабанов», — подумал нарком.

— Поехали. Потом увидели, по приметам подходит. Балабанов кричит: «Вот он! Гоните! А я подмогу вызову. „Перехват“ объявлю. Только не упустите». И выскочил. А мы поехали…

«Живой Балабанов, значит», — посетовал Шестаков.

— Поехали, а потом?

— Потом Скачков стрелять начал. Раз он не остановился.

— И все?

— И все. Ничего больше не помню…

Видно было, что ему стало совсем плохо. Голос у него то сипел, то срывался на задыхающийся крик, он пытался подняться повыше на сиденье, скреб пальцами по вельветовой обивке и вновь сваливался набок.

«Перелом основания черепа? — пытался поставить диагноз Шестаков, который и слов таких, считай, никогда не слышал. — Или просто тяжелое сотрясение?» — Он чувствовал себя как студент третьего курса, прогуливавший занятия по травматологии, а на первой практике вдруг столкнувшийся всерьез с тем, о чем лишь краем уха слышал на лекциях.

И не знал, умрет ли пациент в ближайшие минуты, или все обойдется и нет причин для беспокойства.

Шестаков щелкнул пальцами, протянул руку. Овчаров, правильно поняв, подал ему удостоверение милиционера. Оперуполномоченным горотдела он был.

— Василь, эй, Василь, подожди, не отключайся. Скажи, кто вас на задание посылал, что сделать-то поручили?

— Как что, а то ты не знаешь? — чекист явно принимал Шестакова за своего товарища, возможно, того, что сидел рядом с водителем.

— Да я же тогда с вами не был, а сейчас подменять придется…

— А… Так это… Из тюрьмы… Сбежал… Рецидивист… Особо опасный… У таксиста… Машину захватил… «ЗИС» номер… Вооружен… Взять. Любой ценой… но живого… — Василий Паничев упал лицом вниз на сиденье, его начало крутить судорогой, словно при эпилептическом припадке. Ничего больше добиться от него было нельзя.

Но и то хоть ясно стало, под какой легендой его сейчас ловят.

— Эй, так что делать будем? — спросил порядочно ошалевший от всего происшедшего Овчаров.

— Сейчас… — Шестаков потрогал пульс чекиста. Тот вообще или почти не ощущался, или вдруг начинал резко и неритмично отдавать в палец, которым Шестаков прижимал вену.

Кто его знает, возможно, и не жилец. Ну, так тем лучше. Стрелять в голову раненому человеку Шестаков абсолютно не хотел, хотя и знал, что сделать это необходимо. Профессионал ведь перед ним, судя по документу, должен обладать соответствующей памятью и навыками.

Но если парень и без того плох, можно и не брать грех на душу.

— Давай-ка, Вить, пересадим его на водительское место, за руль. И влей ему еще грамм сто…

Непослушные губы и коснеющий язык чекиста уже не повиновались ему, большая часть водки пролилась мимо или вытекла из углов рта на воротник.

— Ну, неважно. Брось бутылку рядом. Пусть потом гадают, что, как и отчего… — Шестаков вложил в карманы чекиста и «наган», и удостоверение, устроил его на сиденье поестественнее. Словно бы человек в пьяном виде врезался во что-то, потом, ничего не соображая, заехал в парковую аллею и здесь окончательно отключился.

Или даже умер. Недопитая бутылка с только его отпечатками пальцев, валяющаяся на сиденье рядом, рассыпавшиеся из пачки «беломорины» на коленях и полу должны доставить лубянским экспертам некоторую пищу для размышлений.