Читать книгу - "Стражи цитадели - Кэрол Берг"

Но что пользы мне было с моего искусства, когда Поиск зидов пополз по улицам Сен Истара? Ледяные пальцы зидов впивались то в одного, то в другого из нас, пока мы так беспечно праздновали красоту мельничного колеса Фен'Лиро. Должно быть, еда и вино и посейчас ждут нас там, на длинных столах, расставленных на припорошенной снегом траве…

Нет, лучше не думать о еде и вине. В день нам, пленникам, выдавали краюху хлеба размером с кулак, серую и черствую, и две чашки воды, в два хороших глотка каждая. И сколько же таких дней прошло? Шесть… семь… восемь…

К тому времени, как нас прогнали через портал в Пустыни и приковали цепями к унылой колонне других пленников, нас, деревенских, осталось лишь горстка. Быть может, это не самый удачный день для того, чтобы быть опытным воином. Определенно, лучше лежать мертвым в Л'Тьере, чем идти по бесконечной пустыне. С каждым мучительным шагом я завидовал тем, кто нашел свой путь, ведущий за Черту… многим из тех, кого я знал. Одним из последних упавших был Б'Исандер — много лет назад я дал ему всего лишь три урока, но он многое из них почерпнул.

Однако дар'нети не скорбит долго. Он принимает обстоятельства, делает их частью себя и идет дальше… еще один шаг на Пути, и не важно, насколько горек он. Грррр… Песок режет, как стекло.

По крайней мере, моя душа была еще со мной, а это уже не мало, когда имеешь дело с зидами. Луку-Певца, М'Аритце-Заклинателя и Бас'Теля-Кузнеца превратили в зидов, и они, вместе с прочими, кого постигла та же участь, помогали согнать в кучу остатки наших, чтобы доставить в Пустыни. Никто не знал наверняка, как зиды выбирают, кто уподобится им, а кто станет рабом. Говорят, что это зависит от того, сколь большой силой наделен пленный. Быть может, это правда, потому что я стал рабом, а Строитель превратился в зида и перерезал глотку Фен'Лиро, для которого целый день выпевал мельничное колесо.

— Встать, раб! — прорычал мне в ухо чей-то голос.

Следом обрушился неизбежный удар, и я на время забыл о боли в ногах. Я даже не заметил, как упал. Я попытался подняться до того, как цепь на шее успеет натянуться, а это непросто, когда запястья связаны так туго. Я видел двоих или троих человек, которых долго волок за собой медленно тащившийся строй, пока их, уже потерявших человеческий облик, не отвязали от остальных пленников. Я всегда считал себя редкостно сильным и выносливым, но после падения задумался, не окажусь ли я добычей стервятников, подобно многим из нас. Сначала нас было полторы сотни, в основном мужчины и несколько крепких женщин средних лет, но мы потеряли уже, по меньшей мере, восемнадцать человек. Женщины держались лучше: успокаивающая мысль для того, кто полагает, что и сам не вполне лишен «женских слабостей».

Еще несколько часов, и я был уже не в состоянии ясно мыслить. На горизонте смутно обрисовалась крепость, высокая, мрачная и очень темная, даже в резком сиянии пустыни. Один ее вид наполнял душу такой тоской и унынием, что из моей груди вырвался громкий стон. На этот раз я даже не почувствовал удара, потому что неназываемая боль внутри меня самого была намного, несравнимо сильнее.

Вскоре после этого солнце исчезло за западным горизонтом, а колонна замедлила шаг. Пленники прижимались друг к другу, пытаясь как можно дольше сохранять остатки тепла, прежде чем их высосет холодная ночь. Наши конвоиры обычно позволяли нам так делать, но не в этот раз.

— Растянуть строй! Скорость не сбавлять! К полуночи мы должны быть у загонов. Никакого отдыха, никаких задержек!

Может, это и к лучшему. Я не был уверен, что переживу еще одну леденящую ночь на открытом месте — и только для того, чтобы встретить новый обжигающий рассвет.

Еще двоих погибших отрезали от цепи прежде, чем мы взобрались на невысокий холм и смогли взглянуть сверху на армию лордов. Те из нас, кто сохранил жизнь и способность понимать, что предстало нашим взорам, с замиранием сердца смотрели на огромный лагерь наших врагов: темная масса, расползшаяся по пустыне до самого горизонта. Двадцать лет я сражался на стенах Авонара и рассуждал с товарищами о бесконечности волн зидов. Но никогда я не считал, что они и впрямь бесконечны.

Мы шли прямо через лагерь, скопление палаток, костров и лиц казалось размытой цепью света и тьмы, спаянных ненавистью. Она чувствовалась со всех сторон, холоднее ночного ветра, трепавшего парусиновые палатки и швырявшего золу и песок в наши саднящие, покрытые коркой глаза. Они выстроились вдоль дороги, по которой мы шли, в молчании, нарушаемом лишь тихим шипением. Мы, долго сражавшиеся с ними, знали, так они выражают свое презрение.

— Не слушай, не пускай это в себя, — шептал я, сначала себе самому, а потом — юноше, прикованному возле меня.

Даже его бронзовая от загара кожа не могла скрыть бледности, а растрескавшиеся, покрытые волдырями губы дрожали. Годы закалки требовались человеку, чтобы не обращать внимания на шипение зидов.

— Шаг, еще шаг…

Окончание нашего горестного пути уже маячило впереди: черная железная решетка, расстояние между вертикальными прутьями было не больше ширины двух пальцев. Нет, не решетка — клетка, прутья тянулись вверх и переходили в крышу. Поперечины, поблескивавшие в свете факелов, были сделаны, несомненно, из того же серебристого металла, что и наши цепи. Долемар, назывался он, оковы чародеев, поскольку он делал невозможным любое использование колдовской силы. Говорили, что человек, слишком надолго связанный долемаром, сходил с ума от переизбытка накапливавшейся в нем силы, которой не было выхода. Ни один дар'нети не мог перестать вбирать в себя ощущения жизни, так же как не мог не дышать, так что, возможно, это было правдой. Таков наш Путь.

Когда мы подошли к решетке, ворота открылись. Каждого пленника отсоединили от колонны, потом согнали всех вместе в ярко освещенный загон, слишком низкий потолок, которого не позволял выпрямиться рослому человеку. Днем, на жаре, в клетке будет не очень-то приятно, впрочем, я и так полагал, что слово «приятно» придется исключить из своего словаря или же изменить его значение, обозначив им то чувство, которое испытываешь, опускаясь на устланную соломой землю, закрывая горящие, запорошенные песком глаза и отгораживаясь от ужаса.

Наша передышка длилась недолго. Огонь факелов и голоса выдернули меня из минутного забытья обратно в холодную ночь.

— Так что, те, внутри, уже готовы? Мы тут надрываемся, чтобы в срок уложиться, а они еще даже не готовы! Гореть мне, если это не так!

Это был один из наших охранников, приземистый зид с приплюснутой головой.

— Заткнись и начинай сортировать их. Надо на всех ошейники понадевать, пока не пришел надсмотрщик.

— Как же его затрясет, когда он увидит этот жалкий улов. Судя по их виду, лишь несколько сгодятся для тренировок. Еще несколько — для дома. Остальных — на копи или на фермы.

— Просто запусти их внутрь и поставь охрану. Меня аж ломает всего, пока они в клетке и без ошейников.

Опираясь на локти связанных рук, я заставил ноющее тело сесть, прислонившись к решетке, и в тот же миг пожалел об этом. Прутья были так холодны, а моя спина так истерзана солнечными лучами и плетью, что мне показалось, будто в нее вонзилось множество сосулек. Выругавшись, я разбудил юношу, который в течение восьми дней был прикован к цепи рядом со мной и считал возможным спать, свернувшись калачиком на моих ногах.