Читать книгу - "Луна костяной волшебницы - Кэтрин Парди"

– Успокойся, Жюли. Выбрось все мысли из головы. Расслабься.

Ее дыхание прерывается. На висках вздуваются вены. И она опускает глаза.

Merde^[4].

Ноги Жюли подгибаются, и она заваливается в сторону. Я тянусь к ней, но не успеваю ухватиться, поэтому быстро падаю на балку грудью, чтобы схватить ее за руку.

Пальцы скользят по коже, но мне удается схватить ее ладонь. Из-за веса Жюли меня невольно тянет вниз, и я еще сильнее прижимаюсь к балке. Она размахивает второй рукой и сдавленно кричит.

– Я держу тебя, Жюли!

Подтянувшись, она обхватывает второй рукой мое запястье. При этом каким-то чудом умудрившись не выронить монету изо рта.

– Наковальня прямо под тобой, – предупреждаю я. – Так что я хочу затащить тебя обратно, хорошо?

Она стонет, но послушно кивает.

Я стискиваю балку ногами и медленно поднимаю ее наверх, пока, наконец, она не оказывается рядом со мной. Оседлав балку и сев лицом ко мне, она пытается отдышаться. Ее руки сжимают мою шею, а тело дрожит. Я крепче прижимаю ее к себе, проклиная себя за то, что бросил ей этот вызов. Если я потеряю еще кого-нибудь… Я закрываю глаза.

– Молодец, – с трудом выдыхаю я. – Ты прекрасно справилась.

Она издает нотки истерического смеха.

– Если ты расскажешь об этом Марселю, я убью тебя, – предупреждает Жюли, не вынимая монеты изо рта.

– Вполне честно.

Она отстраняется и смотрит мне в лицо. Наши носы почти соприкасаются, когда она слегка вздергивает подбородок, словно приглашая меня забрать монету. Я отвожу одну руку от ее талии и достаю золотой из ее зубов.

Жюли тут же облизывает губы.

– Ну?

Я слегка прикусываю монету.

– Это и правда золотой, – с застенчивой улыбкой отвечаю я.

Ее ресницы слегка прикрывают глаза. Кажется, она собирается меня убить. Но вместо этого Жюли целует меня.

Это оказывается настолько неожиданным, что я теряю равновесие. И в этот раз именно Жюли приходится прижимать меня к балке. Но ее губы продолжают прижиматься к моим. Так что я поддаюсь этому искушению. Она слишком хороша. Я обхватываю ее талию, отчего Жюли слегка отстраняется, овевая теплым дыханием мое лицо. Но как только поцелуй становится настойчивее, мой желудок скручивается в петлю палача^[5]. Я готов обмануть и обворовать любого в Довре, но только не этих двоих, кем дорожу больше всего. Именно эти чувства я испытываю сейчас – словно обманываю и обворовываю Жюли. И каждый день на протяжении шести недель, что мы с ней провели вместе, пытался понять, почему. Просто я отдаю то, что не должен отдавать.

– Жюли… – Я нежно отстраняюсь от нее, но она не сдвигается с места, сопротивляясь до последнего.

И именно за это я люблю ее… просто не так, как она этого хочет. Во всяком случае, пока. А может, не полюблю никогда.

– Жюли, нет.

Я сильнее прижимаюсь к балке, а она упирается в нее руками и заглядывает мне в глаза.

Ее взгляд переполнен болью. Но я не могу вновь ступить на эту дорожку. Она лишь возненавидит меня. Мне бы хотелось отступить на несколько шагов и спрятать руки в карманы, но мы застряли на стропилах.

Вздохнув, я провожу рукой по волосам. Их давно пора помыть, да еще и подстричь. Обычно именно Жюли выступает в роли парикмахера.

– Оставь монету себе, – говорю я и кладу золотой между нами. – Купи шелковое платье, как и хотела. А затем надень его на весенний праздник.

– Я не собиралась покупать себе платье, идиот. – Она хватает монету и прячет в свой карман. – Что нам нужно, так это еда.

– Ну, через девять дней…

– Через девять дней что? Ты покончишь со своим прошлым? Вдруг заработаешь хорошую репутацию?

Я пожимаю плечами.

– Через девять дней мы можем покинуть Довр. И начать новую жизнь в другом месте.

– Ты так говоришь каждое полнолуние, – огрызается Жюли и качает головой, стараясь обуздать свой вспыльчивый нрав. – Мы потратили на это уже больше года, Бастьен. И следили за каждым мостом. Может, пора уже признать, что Костяные волшебницы, скорее всего, умерли или переехали куда-то еще… что и нам следует сделать.

Глаз начинает подергиваться, и я стискиваю челюсти.

– В Южной Галле по сравнению с другими районами больше всего упоминаний о Костяных волшебницах. И самые первые легенды о них родились именно здесь. А не где-то еще. Они не умерли, Жюли. Такие женщины не умирают просто так.

В ее взгляде вновь появляется знакомый блеск.

– Не потому ли, что иначе у тебя пропадет единственный стимул просыпаться по утрам?

Так, пора заканчивать этот разговор.

Я упираюсь ногами в балку и выпрямляюсь во весь рост.

– Пошли. – Я протягиваю Жюли руку, но она делает вид, будто не замечает ее. – Отлично. Оставайся здесь.

Я разворачиваюсь и делаю шаг.

– Подожди, – окликает Жюли, вынуждая меня оглянуться. – Я тоже хочу отомстить за смерть отца. Ты же знаешь, как я этого хочу, но… Что, если мы не сможем? Что, если у нас не получится?

Ребра сжимаются от резкой боли, пронзившей грудь. Я даже мысли о неудаче не допускаю. Так как она может думать об этом? Жюли и Марсель не видели, как их отца убили на мосту. Да, Тео умер, но его болезнь протекала медленно.

Через несколько лет после смерти их матери он привел в дом красивую женщину. Она штопала им одежду, пела песни и спала в постели их отца. Они считали ее посланной небесами. Женщина даже помогала Тео в его работе писца, разглаживая пергамент пемзой и отмечая линии линейкой и шилом. А когда его доход удвоился, они могли позволить себе сладости и дорогое деревенское вино.

Но однажды утром Жюли увидела, как женщина стояла над спящим Тео с вырезанным из кости ножом. Заметив ее, женщина испугалась и выбежала из дома и больше никогда не возвращалась. Вскоре Тео заболел, его кости стали хрупкими, как стекло. Каждый раз, стоило ему упасть, у него ломалась какая-то кость. Пока одно из падений не оказалось настолько серьезным, что оборвало его жизнь.

Я пристально смотрю на свою подругу.

– Я обязательно отомщу. Если хочешь, сдавайся, но я никогда не отступлюсь.

Жюли прикусывает нижнюю губу. Маленькая щель между двумя передними зубами – единственное, что напоминает мне о девочке, которую я встретил, когда нам обоим исполнилось по двенадцать лет. А теперь нам уже восемнадцать. И мы стали достаточно взрослыми для того, чтобы беспокоиться о нашей дальнейшей жизни. О том, что мы станем делать, когда отомстим за наших отцов. Но пока я не готов думать о чем-то еще, кроме этого.