Читать книгу - "Ровельхейм: Право на жизнь - Анна Ледова"

Позади башенки царило лето. Широкая поляна с сочной зеленой травой пестрила луговыми цветами, звенела птицами, жужжала букашками. И солнце! Солнце заливало поляну золотыми лучами.

— Вот оно! Вот! Я же говорил! — на ходу разматывая теплый шарф и скидывая шерстяной плащ, Хельме растянулся на траве. Я обалдело оглянулась — позади все тот же снег и хмурое небо. Чудеса!

В горах на севере какое лето — если выдастся несколько по-настоящему теплых дней, то уже хорошо. А вот такой сочной изумрудной травы, ласкового зноя, одуряющих запахов цветения я еще никогда не видела. Вот так Хельме! Такой подарок посреди зимы!

Из этого кусочка лета и озеро виделось уже не скованным льдом, а синей сияющей гладью с рябью от ветерка. Я залюбовалась этой синевой. Вот бы мое внутреннее «озеро» было таким же спокойным, умиротворяющим…

***

— Третий урок, Ардинаэль. Пора прикоснуться к собственной магии, научиться чувствовать ее. Подойдите к воде, дотроньтесь.

Матовая черная поверхность казалась твердой, неживой. Я осторожно макнула палец в эти мрачные воды. Густой сироп, а не вода, упругий, липкий. Мне стало неприятно и я отдернула руку, только тьма словно прилипла к пальцу и потянулась вслед щупальцем, озеро забеспокоилось. Я судорожно встряхнула рукой, но темный поток и не подумал отцепиться, наоборот, из воды к моим рукам потянулись новые, обвили щиколотки…

— Ардинаэль! — вырвал меня из оцепенения голос мэтра Сарттаса. — Описывайте предметы, любые! Все, что видите!

Я быстро осмотрелась. Мой камень, с которого я обычно начинала отсчет, остался далеко позади. Вокруг только берег и бесконечное озеро тьмы. Но и берег не берег, что это — земля, песок, камень? Ни фактуры, ни цвета, ни трещинки, взгляду зацепиться не за что… Я начала паниковать.

— Здесь ничего нет!

— Только не открывайте глаза, ни в коем случае! Считайте!

— Что считать?!

— Что угодно, Ардинаэль! Свое имя! Сколько букв?

— Ар-ди-на-эль… два, шесть, еще три… девять!

— Вода?

— Четыре!

— Архитектура?

— Архи-тек… четыре, три, четыре — одиннадцать! Она уходит, мэтр Сарттас!..

— Очень хорошо. Не отпускайте всю, прикажите небольшому количеству остаться.

Потоки липкой тьмы схлынули обратно, только тонкая струйка от указательного пальца соединяла меня с черной гладью озера.

— Теперь откройте глаза.

Я все так же сидела на диване, напротив сосредоточенный мэтр Сарттас. Скосила глаза к рукам — на указательном пальце левой руки трепетал послушный черный огонек. Не дергался, не стремился разрастись и вырваться.

— Вы управляете магией, Ардинаэль, а не она Вами. Приказывайте, будьте твердой. Это ваша суть, она не должна Вас пугать.

— И… что теперь с этим делать? — я аккуратно подцепила огонек другой рукой.

— Вы можете отпустить его обратно в озеро. А можете, например, расколоть вон тот аппетитный орех самаконской пальмы.

— Она всегда так будет выглядеть? Как черное пламя?

— Нет, конечно. Это самая простая, примитивная форма. Но уже другие преподаватели будут Вас учить изменять ее, подстраивать под текущие задачи. Мы пока осваиваем только контроль. За орехи спасибо, и себе возьмите, очень вкусные. Итак, продолжим. В этот раз возьмите чуть больше…

***

— Хельме, дурак, измажешься весь травой! Погоди, я и плед взяла, помоги-ка…

Я вытряхнула сумку, только вместе с голубым пледом на землю шлепнулось еще кое-что. Черный всклокоченный клубок возмущенно прошипел «мгрф-фя» и заметался по полянке, не найдя укрытия лучше, чем глубокая корзинка с продуктами. У Мексы глаза на лоб полезли.

— Ардин, это что? — с беспокойством глядя на припасы, спросил Анхельм.

— Да вот… завелось. Подкармливаю… Видимо, ночью уснул в сумке, а я и не доглядела…

В корзинке подозрительно зашуршало и зачавкало. Быстро у крыжтенка режим сна на режим еды переключается.

— А… сожрет же все, — с отчаянием смотрел Хельме на подрагивающую корзинку.

— Дин, погоди. Как «завелось»? — Мекса, наоборот, смотрела на торчащие острые ушки с каким-то священным трепетом. — Это же манс…

— Ну как, само приползло, да и осталось… Манч, ты хотела сказать? Да не, вроде не похож…

— Манс!

Мы с Хельме недоуменно переглянулись, впервые слыша незнакомое слово. А Мекса, отодвинув нас, подошла к корзинке поближе и неожиданно запела. Низко-низко, еле слышно, каким-то утробным пением. Чавканье прекратилось, острые черные ушки замерли. Мекса продолжала, мерно раскачиваясь, и ушки поползли наверх, являя миру настороженные зеленые глаза-бусинки, умную острую мордочку и длинные усы, перепачканные соусом. Мекса замолчала и черная головка юркнула обратно.

— Манс… настоящий! Я их лет семьдесят не видела…

— Мекса, тебе и двадцати нет, ты что говоришь…

— Я-мы, — смутилась она. — Мы. Отец не видел. Дед еще застал. Ай, потом объясню. Это же манс!

— Да поняли уже! Что за манс?

— Проводник.

— Мекса, я тебя стукну когда-нибудь, вот клянусь! Объясни уже толком.

— Мансы всегда в Лесу жили. Порождения магии. Изначальной. Магия уходит, мансы уходят. Люди еще давным-давно от них манчей вывели. Только ваши манчи уже без магии, глупые, ленивые. Диких мансов давно не видели. Они — проводники. Только сами выбирают, кого вести.

— Куда вести-то?

— Вообще, — пожала плечами Мекса. — По жизни.

Объяснила так объяснила.

— А в Академии он откуда взялся, раз их даже в Лесу не осталось?

— Пришел. Или возник. Значит, была необходимость. У тебя, Ардина.

— Не-не, погоди, а я-то тут причем? Он ко мне случайно залез, и даже хорошо, что в сумке спрятался, тут на природе и оставим…

Черные ушки навострились, показался хвост. Тварюшка осторожно выбралась из корзины, затаившись за ней. Затем медленно, не спуская с нас глаз-бусинок и перебирая тонкими лапами, добралась до моей сумки и скрылась в ее недрах.

— Не случайно. Он тебя уже выбрал. Как носителя такой же магии.

— Э-ээ… И что с ним делать теперь?

— Ничего. Кормить. Они неприхотливые.

— Неприхотливые! — взвыл Хельме, уже копаясь в корзинке и оценивая ущерб. — Печенье-то мое первым делом сожрал!

Сумка тихо икнула и окончательно успокоилась.

Хельме зря переживал — дядюшки еды не пожалели, как в трехдневный поход собрали. Нашлись там и нетронутые бутерброды, и питье, и даже пирожные в картонной коробочке. Сладкое отдали страдальцу на диете. Потом долго лежали на солнышке, жмурились от счастья, отгоняли бабочек.