Читать книгу - "Стрекоза второго шанса - Дмитрий Емец"

Конечно, Руслана можно было оставить с бабушкой – доброй и пухлой, состоящей из охов и блинчиков, но на это Кавалерия не пошла: избалованный блинчиковый пупс, не отлипающий от телевизора, ей не нужен. К тому же существует еще одна причина, которую суровая директриса тщательно скрывает: сына Кавалерия любит больше жизни. А порой ей кажется, что даже больше ШНыра.

– Отдай мне эту пчелу! Подари! – ноет Руслан.

– Ее нельзя подарить! Она сама должна тебя выбрать!

Но сын твердит одно и то же.

– Если не можешь подарить – тогда просто пусть она будет моя!

Кавалерия хлопает ладонью по столу. Подскакивает стеклянная ручка. Дрожит уцелевшая часть капли. Пчела, как ни в чем не бывало, продолжает ползти.

– Нельзя передать пчелу как наследство! Я не могу сделать тебя шныром! Таких случаев, когда мать и сын – оба были шнырами – история не знает!

Сына не волнует, чего там не знает история. Это ее сложности.

– Она узнает! – Он дергает верхней губой, которая у него коротковата. Из-за этого кажется, что Руслан постоянно улыбается. Или что рот всегда приоткрыт. Из-за этого в детстве ему вечно порывались удалять аденоиды. К счастью, его мать верит себе больше, чем врачам.

– Ты не можешь. Это особая пчела! О-со-ба-я! Ну в кого ты такой упрямый? – снова объясняет Кавалерия.

– В тебя!

– В меня? Да с чего бы! Я сущий ангел! – отрезает мать. Вместе они сидят и размышляют, в кого он такой уродился. Рабочих версий не обнаруживается. Сын шмыгает носом. Кроме аденоидов, у него аллергия на лошадей. Почему-то часто так бывает: если человек любит лошадей больше жизни, у него на них аллергия.

– Мне ее жалко! У нее сломано крыло! – говорит Руслан.

Кавалерия молчит. Вместе они разглядывают пчелу. Крыло у нее не сломано, но по неизвестной причине слиплось, сложившись вдвое. Рядом со здоровым оно выглядит обрубком, как у Икара. Когда золотая пчела, не понимая этого, начинает работать крыльями, ее закручивает на одном месте, и от стола она не отрывается.

– Слушай! – говорит Кавалерия. – Я не имею к этой пчеле никакого отношения! Я не директор над пчелами! Я вообще не понимаю, что она делает на столе! Если ты хочешь кого-то убеждать – говори с пчелой.

– Я с ней и так говорю! Это я ее сюда принес! – отвечает сын.

Кавалерия не верит.

– Ты принес сюда пчелу?

– Ну да! Я нашел ее у забора в ШНыре.

– Я же тебе запретила там топтаться!

Руслан осторожно обходит скользкую тему.

– Вид у нее был ужасно несчастный. Она не могла лететь, – добавляет он.

– И ты смог взять ее и принести?

Удивление и обида.

– А чего тут такого? – говорит сын. – Я вообще ее не брал, между прочим! Я положил на землю ладонь и сказал ей: «Иди сюда!»

– Сказал пчеле? И она пришла?!

– Ну, во всяком случае, приползла.

– Покажи! – требует Кавалерия.

Руслан пожимает плечами и протягивает к пчеле руку.

– Иди сюда!

Золотая пчела перестает вертеться на одном месте. Некоторое время она сидит, шевеля усами, а потом решительно ползет к его пальцу и взбирается на него. Кавалерия не верит своим глазам. Ее собственная пчела никогда не полетела бы на голос. Кавалерия вообще сомневается, существуют ли у пчел уши.

– Погоди! – говорит она быстро. – Стряхни ее! Не бойся, смелее стряхивай: не расшибется! Теперь иди на тот край стола и снова зови!

Сын сдувает с пальца пчелу и огибает стол:

– Эй, я здесь! Иди сюда!

Пчела разворачивается, шевелит усами, уверенно ползет к его пальцу и вновь начинает карабкаться. Кавалерия трет глаза.

– Странно, – недоверчиво говорит она.

– Что странно?

– Говорят, за всю историю ШНыра существовал всего один человек, на голос которого шла пчела.

– Я? – спрашивает сын. Скромности ему не занимать, хотя никто занимать и не пытается. Всем хватает своей.

– Митяй Желтоглазый, – отвечает Кавалерия.

Руслан хохочет. Имена первошныров он знает назубок, и они ему смешны. Только послушайте! Фаддей Ногата. Мещеря Губастый. Гулк Ражий.

– Перестань смеяться!

– Я не могу перестать! Ты очень забавная! Особенно когда делаешь вид, что злишься, хотя на самом деле совсем не злишься!

Суровая Кавалерия прячет улыбку. Когда дело касается сына, у ежика исчезают все колючки.

– Кто, я? – возмущается она. – Зато у меня… все в порядке с логикой вещей!

Тогда эти слова были произнесены в первый раз. Всякие слова когда-то произносятся впервые.

Память закрывает свой альбом. Кавалерия спит. Часа через три встает, быстро приводит себя в порядок и выходит в коридор. У нее лекция, которую пропускать нельзя, потому что потом народ уже не соберешь. В аудиторию она вошла тихо, и ее никто не заметил. Десять новичков, недавно вернувшихся из пегасни, занимались каждый своим делом. Лара «звонькала» кому-то из кавалеров и смеялась тем волнующим, немного искусственным смехом, каким никогда не смеялась, когда ей действительно бывало весело.

– Это кто? – шепнула ей Фреда.

– Как кто? Нескромный вопрос! Это Сержик… политик и бизнесмен! – небрежно объяснила Лара, зажимая пальцем динамик.

– Ага, ты рассказывала! Не тот самый, у которого точка продажи кошачьего корма на рынке? Ну он еще собирает подписи для партии любителей собачек? – громко спросила Фреда, пользуясь тем, что палец Лары отлип от динамика. Трубка озабоченно притихла. Лара сделала страшные глаза и, погрозив Фреде кулаком, продолжила торопливо смеяться.

Кирилл шептался с Леной. Это было очень одностороннее шептание. Он размахивал руками, хихикал, подскакивал. Натуральная муха, жужжащая вокруг Спящей Красавицы. Лена слушала его, лениво переплетая толстенную косу.

Рина давно заметила, что у Кирилла с Леной особые отношения. Особые потому, что нарушают привычную схему ухаживаний Кирилла, которая состоит в том, что он повторяет за девушкой все, что говорит она. «Погода чудесная». – «Чудесная». – «А вчера была отвратная». – «Отвратная». – «Машка такая идиотка, правда!» – «Правда!» – «Ты меня проводишь?» – «Проводишь». – «А любишь?» – «Любишь».

– Слушай! А тебе самому не надоело? – как-то спросила Рина.

– Надоело, – согласился Кирилл. – Но этот способ лучший. Во-первых, можно не напрягать извилины. Во-вторых, вообще не слушать, что она несет. В-третьих, у девушки создается впечатление, что ты понимаешь ее, как никто.