Читать книгу - "Змея - Анджей Сапковский"

Этот случай стал давно легендой:

На чужой афганской стороне

Жил один солдат с любовью бедной,

Доверялся он одной змее…

Виктор Мазур

It was no dream; or say a dream it was,

Real are the dreams of Gods, and smoothly pass

Their pleasures in a long immortal dream.

John Keats, Lamia[1]

Рассвет над Гиндукушем[2]похож на мощный взрыв света. Непроглядная темень ночи бледнеет только на секунду, потом мгновенно вспыхивают облака, а за ними зажигается и горит ослепительным огнем снег на вершинах гор. Вдруг создается впечатление, будто где-то там, далеко, за горным хребтом, изнутри земли через открывшийся кратер хлынула, вздымаясь и кипя, жидкая масса бурлящей лавы. Словно где-то там, далеко, за ломаной линией вершин, широко распростерши свои огненные крылья, стремительно взлетает ввысь огромная Жар-птица.

Жар-птица взлетает, свет заполняет весь горизонт, вздымающийся светящийся шар заполняет небо над вершинами, сияние с головокружительной скоростью устремляется вниз, по крутым скалам и склонам, бороздчатым от расселин. Склоны подножия Гиндукуша, днем неимоверно серо-буро-пепельные, в минуты рассвета облагораживаются ослепительным золотом.

В эти краткие мгновения рассвета, только в эти краткие мгновения Афганистан становится красивым.

На рассвете, когда над Гиндукушем начинает взлетать Жар-птица, когда склоны гор покрываются золотом, а Афганистан становится красивым, очень холодно. Так холодно, что металл акаэма[3]покрывается слоем инея.

Инея, который больно прихватывает пальцы.

* * *

— Не спать! — предостерегает Леварт, натягивая на задубевшие уши воротник бушлата, похожий на симпатичного плюшевого мишку. — Не спать там! Валун! Не спи! Рогозин, спишь?

— Не сплю!

— Караев?

— Не сплю, товарищ прапорщик. Бодрствую. Слишком холодно, блин…[4]

Павел Леварт отрывает пальцы от акаэма, протирает крышку рукавом. Сбоку, справа, вертится Валун, для подчиненных сержант Валентин Трофимович Харитонов, растирает руки, ворчит что-то себе под нос. Слева зевает Азим Караев, кличка Зима. Далее, за Зимой, в выложенной из камней одноместной крепости развалился Мишка Рогозин, слышится стук и скрежет сошки[5]его РПК, побрякивание цинка[6]с боеприпасами.

Становится светлее. Застава пробуждается к жизни, люди начинают двигаться в блокпостах, постанывают и ругаются в вырытых в каменистой земле окопах, в обложенных валунами гнездах постов. Откуда-то (холодный горный воздух позволяет почувствовать все) слышно, как доносится запах дыма. Кто-то пренебрег запретом, не выдержал без сигареты. Валун громко сморкается, вытирает нос, ковыряется в уголке глаза, всматриваясь вниз, в конец оврага и светлую полосу выплывающей оттуда и извивающейся, как пожарный шланг, дороги. Леварт высовывается из-за камней, смотрит в направлении придорожного КПП, укомплектованного «зелеными», аскерами[7]из правительственной армии Афганистана. Там ничего не происходит. Ничего даже не шелохнется.

— Азиаты, наверное, спят.

— Спят, — лениво соглашается Валун, сержант Валентин Трофимович Харитонов.

— Нитка вот-вот появится.

— Вот-вот появится, — зевает Азим Караев. — Как обычно. Да здравствует Советский Союз… Блин.

Сзади, из командного пункта слышны возбужденные голоса. Командир взвода, старший лейтенант Кириленко, ругает кого-то из сержантов. Сержант ругает каких-то солдат. Наверняка тех, которые курили. Или отошли от поста, чтобы отлить.

Леварт подносит к глазам бинокль, смотрит на изгиб дороги и конец оврага.

«Нитки», то есть колонны, нет. Но она вот-вот появится.

* * *

Конвой, как и все прочие, идет из-за границы, с транспортно-перегрузочной базы в Хайратоне.[8]Сначала он должен преодолеть восемнадцать километров пустоши до Мазари-Шариф,[9]оттуда горный серпантин вьется до самого Пули-Хумри,[10]добрых километров двести. Вскоре за Пули-Хумри начинается перевал Саланг и с таким же названием длинный, почти на три километра тоннель, продырявивший сердце Гиндукуша. Леварт посматривает на часы. К этому времени конвой наверняка уже прошел Саланг и выходит из южного конца тоннеля.

Из места, где продрогший Леварт смотрит на дорогу, от конца оврага, за которым он наблюдает, до южного конца Саланга расстояние около пятнадцати километров. Вышедшую уже из тоннеля «нитку» отделяют от Баграма в эту минуту еще какие-то шестьдесят. От Кабула — более ста. Наиболее опасный отрезок трассы. Поэтому, чтобы его обезопасить, поставлены заставы. Такие, как эта. Под кодовым названием «Нева».