Читать книгу - "Легенда вулкана - Денис Ватутин"

В пылу победы не чувствуешь всех ужасов войны. Только в леденящем душу ознобе поражения сознаешь их до конца.

Артур Конан Дойл

Женщину теряешь так же, как свой батальон: из-за ошибки в расчетах, приказа, который невыполним, и немыслимо тяжких условий. И еще из-за своего скотства…

Эрнест Хемингуэй

Те, кто видит сны наяву в ясный день, всегда идут гораздо дальше тех, кто видит сны, только засыпая по ночам.

Эдгар Аллан По

– Контакт! Вводите адреналин… Пульс нитевидный… Синтез – тридцать процентов… Готово… Газ… Дайте газ…

Я висел под потолком овальной белой комнаты… Что? Страшно? Да…

Лицо бородатого седовласого мужчины склонилось надо мной.

– Ты в порядке?!

– Сатана здесь? – словно сквозь ватную кашу спросил я.

– Тут… там… в коридоре… – Мужчина в простыне нервничал.

– Скажи: а инопланетяне есть?

– Сынок, какие инопланетяне? Что ты ерунду… ой… прости… Посейдон разбушевался… Я не успел… не успел… Прости… Посейдон пока спит… а Тифон работает… он работает на нас…

Я смотрел на седого могучего старца, который разговаривал с постелью и одновременно будто затылком говорил со мной, висящим под потолком…

– Тетя Марта тебе гостинцев передавала…

Запах формалина и хлора…

– …Говорят, еще три недели…

– А мы с мамой купили тебе робота – как настоящий: ходит, глазами сверкает, и лазер у него светится…

– Да ну их, этих роботов, в реактор…

– Защищает от дурного глаза…

– Хочу космическую ракету! С пушками! И видеокамеру, как у того дяденьки…

– Вот когда выздоровеешь…

Я открыл глаза, и темнота ушла…

Медленно, сквозь мутно-серую пелену проступала картинка, как в старинной кювете с проявителем: тогда изображения делали вручную.

На бюро стояла коричневая дугообразная лампа, словно созданная из прессованной ржавчины, бросавшая луч на поверхность.

Эта поверхность из орехового шпона, эта столешница, напоминала рельеф местности, снятый с большой высоты, со спутника… Какие-то промоины, горизонтали высот, впадины и озера. Выцветшие структуры царапин. Глубина линзы из морилки и лака, местами прорезанная черными угольными бороздами ожогов от жала раскаленного паяльника.

Казалось, будто я смотрел сквозь ржавое осеннее марево на дно змеящегося резвого ручейка. Плыл и дрожал воздух.

Звуки и запахи мягкими ростками врезались в меня.

Я услышал шум… и запах: мазутно-земельный, пропитавшийся дымом…

Шел дождь… пахло сырой осенью.

Воздух был свербяще-свежим: в ноздри резко и бесцеремонно врезался озон и гниль.

Все в одночасье стало сырым и холодным. Сквозь туман пепельных облаков изредка проступали вспышки ионных зарниц.

Телескоп покоился в футляре, окно было закрыто, и только форточка дышала этим темным и забродившим воздухом.

В комнате царил какой-то нежилой хирургический порядок: все вещи вклинивались друг в друга, словно зубья шестеренок, будто детали электронной платы.

Казалось бы, все это естественно: обычное дело… Священная круговерть…

С кухни донесся зловещий вой на четыре тона – это закипел старинный дедушкин чайник. Раньше меня этот звук заставлял вздрогнуть, а теперь – ничего, привык. Даже нравится.

Я привычным жестом вытащил из пачки сигарету, взяв разогретый паяльник и прикурив от его жала, – красно-оранжевыми трещинами разошелся кончик сигареты.

Стало теплее… Запахло незнакомым ватным дымом.

И вдруг раздался переливистый звонок в дверь, выбивший меня из равновесия. Я встряхнул головой, увеличивая приток крови к мозгу, поскольку был еще во сне.

Не зная, куда бежать прежде – на кухню или к двери, – я решил, что к двери предпочтительнее: незваный гость, услышав первобытный вой, поймет, что потревожил…

И под вой чайника я открыл дверь…

На пороге стоял мужчина в черной шляпе, с которой капала вода, и в мокром черном плаще. Он блестел под скудными лампами лестничной клетки, отражая все сорок ватт призрачной ионизации.

– Ты меня пустишь? – Он вскинул черные густые брови.

– Заходи. – Я неожиданно для себя улыбнулся. – А где папа?

– У него сейчас трудности… Ты же знаешь. А я ему помогаю с эгидой. – Он раскрыл зонтик, поставив его в углу, и повесил шляпу на крючок в прихожей – с нее скатились жемчужины маленьких капель. – Я уберу, – сказал он торопливо.

– Нет, я. – Продолжая улыбаться, я открыл дверь туалета и вытащил ногой тряпку.

Он прошел на кухню в одних носках, оставляя за собой мокрые следы, и вой чайника утих.

– Ты до сих пор не пользуешься пьезо? – раздался голос с кухни.

– Да, – я возил тряпкой по полу, – привычка, понимаешь.

Через пару минут мы сидели в креслах и курили.

– Не ждал меня, наверное? – Сиреневые губы надломились в усмешке.

– Да вас кто разберет… – начал было я.

– Ой! – Он комично схватился за сердце, вернувшись в коридор. – На себя посмотри, родственник…

– Зачем ты пришел? – спросил я, наливая себе портвейна.

– А как ты думаешь? – Он сделал губами мертвую сизую дугу.

– Хватит! – Я впервые повысил голос. – Вы, мои милые, психа из меня сделали…

– Твоими же руками! – Он ударил по коленям.

– Все! – крикнул я, закашлявшись дымом. – Слышать ничего не хочу! Ты тут на кой?!

Он выпустил дымное облако гаванской сигары и медленно ответил:

– Ты, кажется, хотел… ну ладно, просил. – Он взял бутылку пива и небрежно сковырнул пробку пальцем. – В общем, у тебя было дело?

Я потупился.

– Ну да, – ответил я нехотя, – от тебя не…

– Не… – улыбаясь, ответил он.

– Ну… ты мне объясни… – Я затянулся и хлебнул портвейна. – Вся эта хрень – это прикол?

– Фи, мон дью! – Он поморщился. – Что за выражения! Прикол! Кого-то пытались приколоть?

– Да! – выкрикнул я. – Меня! Тебе мало?! ТЫ!!

– Спокойно… спокойно. – Он вынул из кармана деньги.

Они были мокрыми… разбухшие бумажные банкноты…

Нелепой раскисшей тряпкой он выбросил их в форточку.

– Прости… – я сконфузился, – я просто хотел узнать…

– Ну? – Он вопросительно сощурился.