Читать книгу - "Не Он - Алекс Джиллиан"

— Одно не исключает другого, Декс. Среди ученых нарушения психики не редкость. Что такого в книге, что передала мне Эм? — мой мозг постепенно возвращается к стабильному функционированию.

— Ее подарила мне моя мать на двенадцатый день рождения.

— Странный выбор подарка для ребенка, — распахиваю глаза и тут же тону в зеркальных лабиринтах серых глаз.

— Тогда она впервые заговорила о моем отце. Корнелия сказала, что он увлекался ботаникой, и эта мысль осела во мне. Все началось с этой книги, Эль. Подавляющее большинство происходящих в нашей жизни событий запрограммированы ещё в годы формирования личности. Люди сколько угодно могут кичиться своей независимостью и свободомыслием, но в той или иной мере все они ­— управляемые марионетки. Чтобы научиться дергать, нужно всего лишь нащупать нить и потянуть.

— Значит ты тот, кто умеет правильно натягивать? — иронизирую я. Выражение мужского лица остаётся непроницаемым и закрытым, как, впрочем, и всегда.

— В нашем с тобой случае мне не пришлось ничего натягивать, парирует он. — Но основную мысль ты уловила.

Интимные нотки в хрипловатом голосе заставляют меня вспыхнуть, воскрешая в памяти самые жаркие мгновения. Мои щеки горят, тело становится ватным и податливым. У меня нет оружия против губительного влечения к этому мужчине.

— У нас не было секса в Святой Агате, — выпаливаю я. Декс склоняет голову набок, и на его чувственных губах расцветает улыбка. Живая, обжигающая, редкая.

— Поговорим о сексе? — задаёт он мне тот же вопрос, что и на крыше, когда мы курили марихуану.

— Хочу понять, почему твои прикосновения показались мне знакомыми.

— Может, потому что ты много раз представляла, как это будет, — отвечает Перриш, и его свободная ладонь опускается на мою талию. Я вздрагиваю, словно от разряда тока, и жадно втягиваю раскаленный воздух. — Даже забытые фантазии имеют свойство запечатываться в подсознании и вырываться оттуда в нужный момент.

— А что насчёт твоих фантазий? — спрашиваю, шумно дыша.

— Ты провела в моей постели немало часов, чтобы сделать определённые выводы, — мужская ладонь перемещается на мой инстинктивно втянувшийся живот, пальцы едва уловимо скользят по ткани, лаская, напоминая, какими жесткими и сильными они могут быть, какое запредельное удовольствие умеют дарить. Запредельное — да, это самое точное название. Меня бросает в дрожь, все тело покрывается испариной.

— Почему игры с дыханием?

— Знаешь, какой самый большой страх формируется у ребёнка, запертого в комнате и живущего от одного посещения матери до другого? — неожиданно задает вопрос Перриш, и меня пронзает горечь от осознания, что сейчас он говорит о себе.

— Остаться одному?

— Я и так был один большую часть времени.

— Умереть от голода, если вдруг мать однажды не придёт?

— Я как-то не думал об этом, Эль, — легко качает он головой, и меня затапливает печалью и состраданием. — Я боялся, что однажды закончится кислород, — продолжает он непринужденным тоном, создавая ложное ощущение, что озвученное откровение давно не ранит. — Вселенная исчезает, когда мы закрываем глаза, так говорила моя мать. Но это не так. Вселенная исчезает, когда мы перестаём дышать. Потеря контроля — вот мой главный страх, Эль. Потеря контроля над каждой сферой моего существования. Секс тоже входит в эту сферу. Я чувствую, что абсолютно владею тобой полностью только в те моменты, когда твоя жизнь полностью в моих руках.

Я отвожу взгляд, осознавая, что разговор перешел в очень опасную для меня зону. Парадоксально, что вместо страха и желания бежать подальше от этого безумного извращенца, я ощущаю острое возбуждение.

— И что будет дальше? — сглотнув скопившуюся слюну, спрашиваю я.

— Ты можешь остаться и принять мои условия, — властные пальцы лениво поглаживают мои скулы, продолжая запускать огненных мотыльков во все части моего тела. — Не навсегда, на какой-то период… — брови Перриша сходятся на переносице, создавая впечатление, что прямо сейчас он мучительно размышляет над последней фразой.

— Есть другой вариант?

— Я не железный дровосек, и у меня есть сердце, — цитирует он мои же слова, которые ни хрена не объясняют и не отвечают ни на один вопрос.

— Что это значит? — бросаю со злостью, которая удивительным образом срывает с меня его чары.

— Если ты уйдешь из этого дома сегодня, то завтра покинешь Штаты очень богатой женщиной, — сузив глаза, отвечает Перриш, и я буквально закипаю от гнева.

— Но это мой дом!

— Ошибаешься, Эль, — опровергает чертов кукловод. — Это мой дом, и здесь действуют только мои регламенты. Я предоставлю тебе возможность ознакомиться с инструкцией.

— Да ты издеваешься, твою мать! — не веря собственным ушам, я с негодованием смотрю в самодовольную бесстрастную физиономию.

— Я дам тебе выбор, Эль. Настоящий выбор, а не фикцию, когда положительное решение уже предрешено.

О боже, какая щедрость. Даже ад расплавился от его гребаной доброты.

— У меня есть время подумать?

— До конца собрания, — милостиво заявляет сукин сын.

— Хорошо, — коротко киваю я. Коротко, но далеко не кротко. У меня есть еще один вопрос, прежде чем я пойму, с кем имею дело. — Что было в таблетках, Дек? В тех, что ты вынуждал меня принимать.

— Это не было принуждением, Эль. К тому же ты регулярно смывала их в водосток. Я говорил — даже у стен есть глаза и уши. И еще — будет лучше, если ты продолжишь называть меня Кристофер. Я знаю, это неприятно, но нам обоим придется привыкнуть.

— Это не ответ, Ренделл Декстер Перриш, — взбешенно бросаю я в его непробиваемое лицо.

— Осторожнее, Эль, — предупреждает он, снисходительно наблюдая, как я буквально трясусь от возмущения. — Если раскроют меня, то ты вернёшься в Святую Агату или в тюрьму.

— Просто ответь, черт бы тебя побрал! — потеряв всяческое терпение, кричу я.

— Витамины. Обычные витамины. Все остальное — реакция твоей нервной системы на переживаемый стресс, — невозмутимо пожав плечами, отзывается хладнокровный говнюк.

— И я должна тебе поверить? Ты подставил меня! — бросаю обвинение, поворачивая лицо той стороной, где еще заметна остаточная желтизна от заживающих синяков.

— Он пожалел об этом, Эль, — я вздрагиваю, почувствовав едва заметное касание его пальцев. Бережное и невесомое, словно трепыхание крылышек пыльных мотыльков. — И будет жалеть до конца своих дней.