Читать книгу - "Сжигая мосты - Юлия Гатальская"

За две недели переговоров мы не придумали ничего подходящего и пришло время обратиться к знакомому финансисту Олега Алексеевича. Я бы хотел сам встретиться с ним, но улетать снова из Китая было бы подозрительным, поэтому я поручил Владимиру провести переговоры. После его признания я не видел причины не доверять ему.

Финансист озвучил баснословную сумму за свои услуги, а я понимал, что у меня не остаётся другого варианта, кроме как заплатить. Он занялся поиском решения, а я чувствовал острую необходимость снова посетить Питер, чтобы лично обсудить все возможные последствия, но как это сделать, чтобы не привлечь внимания Тани и не вызвать её подозрительности, я не знал, поэтому довольствовался телефонными переговорами и электронной почтой, бесясь от своей беспомощности.

Надо ли говорить, что каждый день без найденного решения добавлял мне седых волос и я буквально ощущал, как мои нервные клетки погибают под действием стресса и прессинга временем. На дворе был март, у нас оставалось полтора месяца, чтобы что-то предпринять, иначе зависшие деньги привлекут внимание государственных чиновников.

В конце концов, долгими месячными переговорами, спорами и разложениями по полочкам всех возможных вариантов мы пришли к выводу, что единственным безопасным способом вернуть деньги обратно – это предоставить банку кипрской компании Тани доказательства, что сделка реальная, зачислить их на её счёт и затем перевести обратно как ошибочно перечисленные. В этой схеме присутствовало два больших и толстых «но»: во-первых, провернуть сделку нужно было молниеносно, пока Таня не узнала о зачислении денег, и во-вторых, для операции нужна была её подпись. Если первое «но» зависело от финансиста, которому я платил немалые деньги, то второе – от Соколова – ему придётся получить нотариально-заверенную доверенность от Тани на совершение всех сделок, и это казалось мне просто нереальным. В любом случае всё было зыбко, но других вариантов не существовало. В тот же день Володя позвонил Тане и вызвал её в Петербург, якобы чтобы обсудить дальнейшие действия. Я не мог не заметить, что в последнее время Таня была больше раздражена, чем обычно, и раздражение это явно было результатом отсутствия результатов.

– Мне нужно слетать в Питер, – наконец выдала Таня столь ожидаемую мною фразу, а я ощутил, как сердце забилось чаще от волнения.

– Зачем? – переспросил я, быстро нацепив «покер фейс».

– Помнишь, я говорила тебе об адвокате моего покойного мужа? Решение вопроса требует моего присутствия.

– Ясно, – промямлил я, в который раз отмечая, что в Тане погибла великая актриса. Врала она невероятно убедительно. – Надолго? Моя помощь нужна?

– Нет, спасибо, – улыбнулась Таня, одарив меня милой улыбочкой, отчего у меня руки зачесались влепить ей по раскрашенному лицу. – Думаю, за пару дней управлюсь.

***

Пока Таня была в отъезде, я не находил себе места, постоянно названивая Соколову. Владимир дал мне понять, что мои звонки его только отвлекают и могут вызвать у Тани подозрение, и я с трудом душил в себе желание набрать его номер в сотый раз. Эти два дня, пока Таня была в Питере, я не находил себе места, толком не спал, а только мерил шагами комнату, время от времени пытаясь погрузиться в отчёт по строительству, но информация никак не желала проникать в мой разум. Я понимал, что именно сейчас решается моя судьба, и осознавать, что она вовсе не в моих руках, было невыносимо.

Надежда умирает последней, но в тот вечер она умерла практически вместе со мной. Я почувствовал лишь смертельный холод отчаяния, когда прочёл короткую смс от Соколова: «Прости, ничего не вышло». Паника и тупиковый страх накрыли моё сознание толстым покрывалом, настолько толстым, что сквозь него не мог просочиться хотя бы один слабенький лучик надежды. В тот момент я очень отчётливо осознавал, каково потерять в жизни всё, к чему ты когда-то стремился, что ты когда-то имел, хоть и не всегда мог оценить это. Я ничего не мог больше чувствовать, кроме паники, безысходности и страха. Вся моя жизнь за какой-то год превратилась в кошмар, в нереальный вязкий кошмар, от которого нельзя было избавиться одним щипком близкого человека, потому что всё происходило наяву.

Я вышел на балкон китайской квартиры и уставился на город, который шумел внизу, настолько далеко, что разглядеть людей было невозможно. Пелена непроглядного отчаяния заволокла мои глаза, не позволяя насладиться зрелищем. Я ощущал пустоту в том месте, где должно было биться сердце, которое почему-то не билось теперь, во всяком случае, мне так казалось.

Автомобили, выглядевшие мизерными разноцветными точками, суетливо скользили по поверхности города, будто муравьи в поисках чего-нибудь полезного. Вся жизнь – суета, никому не нужная, искусственная суета, навязанная нам рекламой, призывающей потреблять, потреблять, потреблять… Всё в этом мире решают деньги, и только они имеют значение. И для меня тоже имели, всего несколько минут назад… А теперь я вдруг понял, что всё, к чему стремился, – всё это не стоит и выеденного яйца, все эти материальные ценности, дорогие украшения, машины, одежда – всё это хрень собачья и только любовь имеет значение, только привязанность к любящим людям делает нас живыми, только преданность близких и родных бесценна, только это на самом деле важно. Когда-то я имел всё это и был по-настоящему счастлив, но растерял всю значимость своего существования и теперь смотрел вниз на суетливый город, который манил меня, притягивал своим серым асфальтом. Один шаг, и всё закончится…

Я тряхнул головой, понимая, что веду себя как последний трус. Стою на балконе съёмной квартиры чужого города, в чужой стране и думаю о суициде. Брр… Слабак. Не получилось разрешить ситуацию и сразу сдаваться? Хрен этой Тане, а не шестьсот миллионов! Пусть я сяду в тюрьму, но она этих денег не получит ни за что на свете, она сядет вместе со мной и Соколовым.

Самым противным было осознавать, что обо мне подумает Катя, что подумает Вероника, родители. Последний год моей жизни вовсе не характеризовал меня, как порядочного человека, смогут ли они поверить в мою невиновность? Смогут ли допустить хоть единую мысль, что я не собирался обворовывать инвесторов? Я сомневался в этом. Может быть мама с её добротой и материнской любовью и попытается поверить, но отец и все остальные точно не поверят. Я останусь для своих близких негодяем, которого заслуженно упекли за решётку. Выносить эти мысли я больше не мог, только злость на Таню и жажда мести удерживали мой разум в состоянии функционирования, только ненависть и ярость позволяли мне не сойти с ума от отчаяния.

Терять мне было уже нечего, совсем нечего. Я вышел на улицу, зашёл в ближайший бар и надрался до беспамятства. Завтра приедет Таня и меня уже ничего не удерживает от того, чтобы размозжить её кукольное личико о паркет нашей квартиры.

***

Проснувшись утром, я понял, что вёл себя вчера как идиот. Переночевав с проблемой, я немного успокоился и пришёл в себя. Прохладный душ отрезвил окончательно моё тело и разум, и я собрался с мыслями, понимая, что есть ещё две недели до того, как чиновники из госконтроля заподозрят что-то неладное, а значит, маленькая надежда на изменение ситуации всё же есть. Таня должна была прилететь с минуты на минуту, и я начал приводить в порядок себя и квартиру, стараясь игнорировать затопляющее чувство безнадёжности.