Читать книгу - "Дочь мента - Елена Рахманина"

Каждая зарождающаяся в моей голове догадка об этой девочке и её семье страннее предыдущей. 

– Не хочешь сесть в мою машину? – спрашиваю, а сам удивляюсь своему вопросу: разве у неё есть какой-то выбор.

Но Бэмби нерешительно качает головой.

– Это плохая идея, – отвечает упрямо, и я склоняюсь ближе, чтобы расслышать, – за мной скоро приедут, а тебе лучше уехать. 

От этих слов брови удивлённо поднимаются: пока я тут стою, ещё ни одна машина не проехала, только ветер и снег. Оставлять её практически посреди поля – плохая идея. Мы смотрим друг на друга, и я подумываю о том, что кинуть её в багажник предпочтительнее, нежели читать завтра в сводке новостей о трупе девушки, найденном утром кем-то из местных жителей. 

 – Садись в машину, – приказываю тоном, не терпящим возражений, и наблюдаю, как её глаза неожиданно наполняются злостью, и эта реакция меня удивляет ещё больше. Между тем девушка, не произнося ни слова, разворачивается и идёт от меня в противоположную сторону, по проложенной моими шинами дороге в город.  

Чёртова девчонка! Не оставлять же её здесь одну! 

К сожалению, я ещё не выкинул из головы планы на неё, поэтому с большим трудом пересиливаю желание грубо затолкать её в автомобиль, не интересуясь её мнением. Вместо этого я в два шага нагоняю девушку и сжимаю пальцы на её предплечье, утопая в мягком пуховике, чтобы потянуть на себя. Она останавливается, но и не думает оборачиваться ко мне. Мы стоим так несколько мгновений, пока я с досадой готовлюсь увидеть на её лице слёзы, знаменующие начало истерики. Но Бэмби удивляет меня. 

Когда Ульяна всё же оборачивается, я замечаю, что сейчас она совсем не похожа на ту девочку, что мне пришлось «спасать» от плохих ребят, скорее на маленькую разъярённую фурию, готовящуюся выцарапать мне глаза. Знать бы за что. 

Евстигнеева стоит, плотно сжимая губы, словно боится сказать что-то, о чём потом может крупно пожалеть. Чужие фары освещают её лицо, и я уже хочу обернуться и увидеть человека, который, судя по всему, прибыл за ней, но она останавливает меня, сжав в кулаке ворот моей распахнутой куртки. 

Словно наблюдая за происходящим со стороны, я вижу приближение её губ и осознаю, что она планирует меня поцеловать, хотя наш короткий диалог вовсе не вёл к этому. 

В паре миллиметров от меня Бэмби в нерешительности замирает. Я не подталкиваю её, не двигаюсь с места, лишь позволяю ей притягивать себя. Мы смотрим друг другу в глаза, пока меня охватывает интерес, а её смятение – должно быть, смелость начинает отпускать, но она совершает последнее движение, необходимое для нашего соприкосновения, и из меня будто вытаскивают чеку. 

Её губы тёплые, почти горячие. Она замирает, не двигается, оказавшись прижатой к моим губам, и я позволяю себе расслабиться и отдаться накатывающему желанию. Одной рукой привлекая теснее к себе, опасаясь, что этот маленький испуганный оленёнок сейчас сбежит от меня, другой – касаюсь её затылка, пропуская сквозь пальцы мягкий шёлк волос под шапочкой, которая спустя пару мгновений летит в снег. Меня больше не волнует приехавший за ней человек, мороз, вопросы о том, что её сюда занесло, и ожидающий меня Хмельницкий. Сейчас она центр моей вселенной, и единственное моё желание – это узнать сладость её губ, которые я стремлюсь распробовать, будто впервые вкушаю экзотический фрукт. 

Ульяна резко обрывает поцелуй, заставляя меня испытать разочарование, и заглядывает за моё плечо в сторону машины, которая проехала мимо мгновение назад. Она ещё в моих объятиях, и я чувствую, как её потряхивает, только не уверен, что это я причина подобного возбуждения. 

Девушка вырывается, будто не она сама кинулась мне на шею минутой ранее, но я всё же отлепляю от неё свои руки и отпускаю, хотя ни черта не понимаю, что это сейчас было.

– Подвези меня, пожалуйста, до остановки, – смотря куда угодно, но только не на меня, просит с пунцовым от смущения лицом. Некоторое время мы стоим не двигаясь с места, пока я сверлю её взглядом, ожидая, что она хоть что-нибудь скажет. Очевидно, объяснять свои поступки Бэмби сегодня не планирует.

Я поднимаю её шапку и, испытывая слишком яркий калейдоскоп чувств для мимолётного поцелуя, молча возвращаюсь к машине, впервые за долгое время ощущая растерянность. 

Последние годы мне неплохо удавалось справляться с одной важной в нашем деле задачей – во что бы то ни стало оставлять холодным сердце. Так проще и безопаснее для всех. Я намеренно возвёл к нему тысячи препятствий, вырыл ров и повесил на двери тяжёлый замок, потому что больше никогда не планировал его использовать иначе, кроме как для прогона крови по венам. 

Девушки, которые сами летели на мой губительный свет, не боялись опалить о него свои крылышки. Им нравилось играть с моим огнём, а я не боялся оставить от них лишь пепел. Я был плохим, и они не лучше, с дочерью мента всё сложнее. 

К Хмельницкому я опоздал на час, но оправдываться перед ним не имел никакого желания. Что он мне сделает, заставит убирать неугодных людей? 

– Здравствуйте, Иван Фёдорович, – приветствую его, пожимая широкую сухую ладонь мужчины немногим за пятьдесят. 

Знаю, к нему никто так не обращался, да и не принято было в этих кругах. 

– Ну, здравствуй, Красавчик, – с ехидной улыбкой отвечает он мне. 

Хмель с самого начала нашего знакомства наедине называл меня именно так, стараясь вывести на эмоции. Порой мне казалось, что он воспитывает меня, словно считая, будто я слишком интеллигентен для этой среды, но мне никогда не стать таким, как вся его шайка, ведь исходный материал у меня совсем иной. 

Своими поручениями он проверял меня, испытывая на прочность, сворачивая меня в такие кренделя, будто хотел сломать и искал, с какого же места пойдёт трещина. Но я устоял, только цена за это была слишком высока. Постепенно составные части мозаики, из которых складывалась моя душа, с каждым очередным заданием, с каждым выстрелом из оружия, находящегося в моих руках, окрашивались в чёрный цвет. 

Впрочем, стоит отдать ему должное, он не позволял себе ничего лишнего, когда рядом присутствовал кто-то ещё, и звал меня исключительно по имени, для них он оставался признанным «авторитетом», а я – тёмной лошадкой. Потом, немного позднее, ко мне приклеилось прозвище Стрелок, очевидно, за какие заслуги. 

– Как дела с Евстигнеевыми? – наливая нам коньяк, интересуется старый бандит. 

Я понимал, что у Хмеля есть нечто личное с этим ментом, но подробностей не знал, доходили лишь обрывки слухов о том, что Евстигнеев лет двадцать назад вёл дело, фигурантом в котором являлся Хмель, но, чем оно закончилось, доподлинно не известно. 

Знал также, что Хмельницкий сидел, а до того находился в федеральном розыске и, несмотря на большой срок, полученный им заслуженно за членство в организованной преступной группировке, которая отличалась особой жестокостью, всё же нашёл путь выйти на свободу спустя каких-то десять лет.