Читать книгу - "Тот, кто меня купил - Алекс Чер"

Кровь на руках отрезвила. И я ушёл. Ещё никогда в жизни я не был так близок к помешательству и убийству. Я хотел убить. Уничтожить. Стереть с лица земли пару, что целовалась у окна. В моём доме. Под моей крышей.

Я вышел из подъезда и сел в машину. Хотел гнать, куда глаза глядят, но меня хватило лишь на то, чтобы выехать с парковки и остановиться неподалёку от дома. Я понял: не смогу. Накатила слабость. Я слишком устал. Руки, раненые шипами, горели нестерпимо. Навалились апатия и безразличие.

Я видел, как вышел из дома Леон. Хмурый и сосредоточенный. Прикрыл глаза, чтобы не надавить на педаль газа. Я бы размазал его по асфальту. Сына моего отца. Я видел, как из парка вернулись безопасники — вели на подводке команданте Че. Пёс рвался на волю — наверное, чуял меня. Подождёшь, лохматое чудовище. Мне сейчас не до тебя.

Упали тёмные сумерки, а я всё сидел. Смотрел в одну точку и пытался собрать себя воедино. Наверное, я должен уйти. Но не мог. Не хватало сил даже злиться.

Последней вышла из подъезда Ида. Её ждало такси. Уложила детей, видимо, и уехала. Я вышел на воздух. Меня шатало. Смотрел на окна — в большой комнате темно. Что делает сейчас Тая?..

А потом я понял: никуда не уйду. Нужно доиграть пьесу до конца. И будь что будет. Не всё же рвать жилы и струны. Мой оркестр сфальшивил. И, наверное, я как дирижёр — говно, раз не смог раздать правильные партитуры и объяснить, как нужно играть.

«А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь»^[6], — крутится в голове одна-единственная фраза. По кругу, как пони.

Я выхожу из машины. Бросаю её. Сева меня убьёт, наверное. Но плевать. На Севу. На машину. На всё. Я иду домой. К Тае. Открываю дверь своим ключом. Иду по полутёмному коридору. Останавливаюсь возле большой комнаты. Хочу пройти мимо, но тихий шорох останавливает меня.

Тая сидит у двери. С покалеченным букетом в руках. Застывшая и словно неживая.

— Вставай, — приказываю тихо.

Она вздрагивает. Вскакивает. Падает. Я успеваю подхватить её почти у пола. Отсидела ноги, наверное.

— Эдгар! Ты вернулся!

И в голосе, и, вероятно, во взгляде у неё надежда. Здесь темно. Я не могу видеть её лицо. Но, может, это и к лучшему.

— Конечно, вернулся. Здесь мой дом. Или ты хотела, чтобы я всё бросил и ушёл навсегда? Оставил тебя с братом? Не мешал вашей идиллии?

— Ты не так всё по…

— Тш-ш-ш, — кладу палец ей на губы. На те самые губы, что недавно целовал Леон. — Не надо ничего говорить, Тая. Ты хорошая, умная девочка. Молодец, что отправила его отсюда. Правильно. Так и надо. Он подождёт тебя. А ты пока побудешь со мной. Уж извини. Контракт есть контракт. И пока ты его не оттанцуешь, свободы тебе не видать.

— Эдгар! — она не успокаивается. Делает ещё одну попытку поговорить. Но я не хочу говорить. Нет желания. Я устал. И зачем мне слова, если я всё видел. И даже могу сейчас стоять спокойно рядом. Держать её в объятиях. Глаза мои не могут лгать. Я бы обманулся, если бы мог.

От неё пахнет чем-то таким волнующим. Отрава. Яд. Но дышал бы и дышал, наслаждаясь. Пил бы каждый глоток воздуха, пока она рядом.

— Не надо ничего говорить, Тая, пока ещё Гинц. Помолчи.

— Эдгар, пожалуйста!

— Ты не умеешь сдаваться, да, моя маленькая девочка? — перебиваю её, потому что каждый звук её голоса отдаётся болью в сердце.

— Выслушай же меня! — пытается она вырваться. И тогда я делаю единственное, что поможет мне избавиться от её настойчивости — целую её. Клеймлю собой. Стираю тот, другой поцелуй. Я всё ещё хочу её. Я постоянно хочу её. И уж если у меня не хватает мужества избавиться от той, что проникла внутрь и распространилась внутри как вирус, то я хотя бы утолю жажду, погашу пожар, напьюсь ею досыта, пока у меня есть такая возможность.

Я отшвыриваю букет в сторону — она до сих пор держит его в руках. Сжимаю её в объятиях. Целую в шею. Спускаю с плеч лёгкий халатик. Провожу языком по ключицам. Бережно расстёгиваю кружевной лифчик. Трогаю пальцами соски, кладу ладони на грудь.

— Помнишь? — шепчу жарко. — Как в тот раз? Притворись, что любишь. Совсем немного. Тихо. Без слов. Только жестами и телом.

— Я не могу, — её бьёт дрожь.

— А ты смоги, - то ли приказываю, то ли прошу. — Здесь и сейчас. Что будет завтра — не важно.

Она снова пытается что-то сказать, и снова я её целую. Так долго, чтобы она забылась. Расслабилась в моих руках.

Я глажу её по спине. Прикасаюсь нежно к позвонкам. Расплющиваю её грудь о свою. Кладу Таины руки себе на шею. Сжимаю ягодицы. Приподнимаю.

— Обними меня ногами, Тая Гинц.

Она слушается. Выгибается. Я целую её грудь. Прокладываю поцелуи по телу. Так приятно держать её в руках. Моя. Горячая. Желанная. Жена.

Кладу на ковёр и ласкаю. Руками, губами, взглядом. Стягиваю трусики, раздвигаю ноги. Я мог бы довести её до оргазма, но не хочу. Не сейчас. Мы сделаем это вместе — только так. Хоть что-то должно же у нас быть вместе? Как жаль, что это всего лишь секс. Я бы хотел большего. Гораздо большего, но, видимо, и в этот раз не судьба.

Я вхожу в неё очень медленно. Я мучаю её и себя шелковистым трением — долгим и размеренным. Не позволяю себе двигаться быстрее, пока она не начинает стонать и извиваться подо мной. Хорошо. Очень хорошо. Вряд ли тот сосунок мог вот так зажигать её. Небось спешил и всё портил.

Я закрываю глаза. Даже сейчас я не могу отделаться от мыслей о брате. Ревность сжигает, как кислота — не оставляет даже пепла — только язвы. Не стоит сейчас думать об этом. Есть я и она. А третий лишний подвинется. Он аутсайдер. Удрал.

Эти мысли разъедают меня, и горечь плещется где-то у солнечного сплетения, заставляя двигаться быстрее и резче. Я чувствую, как Тая напрягается подо мной, опадает в моих руках, бьётся в оргазме, и я отпускаю себя — изливаюсь в неё горячо. Удовольствие, смешанное с болью. Прижимаю к себе мою девочку, целую её, укачиваю.

У неё на щеках — слёзы. Слизываю их языком. Пусть. Я бы залечил все её раны, если бы мог. Заслонил от любой беды и горя. Перевернул бы земной шар, лишь бы ей было хорошо.

Поднимаю её с пола и кладу на диван. Кутаю в плед. Натягиваю брюки и ложусь рядом.

— Спи, Тая Гинц, — шепчу и обхватываю её руками и ногами. Всё остальное — завтра. Когда-нибудь. Потом. А сейчас она моя. Только моя и ничья больше.

Я забываюсь рядом. Отключаюсь. Просыпаюсь под утро и уношу её в спальню. Закутанную в плед, как в кокон. У неё бледное личико. Пусть поспит. Ещё рано.

Иду в душ. Стою под струями воды, что льются неспешно, как долгоиграющий дождь. А потом натыкаюсь на её таблетки. Пересчитываю их машинально. Я делал это много раз. Пересчитываю и понимаю. Делаю это ещё и ещё раз. И постепенно мрак ложится на сердце. Вгрызается тупой пилой в мозг. Боль бьётся в висках так, что трудно повести глазами. Несколько дней назад я бы обрадовался. А сегодня… я ставлю таблетки на стол в кухне и жду. Жду, когда она проснётся. Жду, что скажут её уста.