Читать книгу - "Мужчины на моей кушетке - Брэнди Энглер"

— Детка?

— Простите-простите, доктор! — поправился он, сверкнув заигрывающей улыбкой.

Мы оба рассмеялись.

— Вы когда-нибудь ощущали любовь? — спросила я.

— Да… Думаю, да. Наверное, я был влюблен в свою бывшую. У меня присутствовали все те чувства, которые, как принято считать, составляют любовь.

— Значит, некоторые чувства все же существуют.

— Я так думал. Однако, возможно, все это просто химические реакции. — Он вытащил из кармана сотовый телефон и принялся играть с ним.

— Она вас разочаровала?

— Это, блин, еще мягко сказано!

— Значит, она вас расстроила, и теперь вы выбросили на свалку идею любви целиком. Вы отвергаете все?

— Если позвонит мой менеджер, мне придется ответить, — невпопад проговорил он.

— Вам нужно, чтобы вас любили?

— Да.

Поскольку большинство из нас не понимает любви, мы не знаем, что от нее ожидать. Я пока не знала, что именно произошло в его отношениях, но у него явно были какие-то ожидания, разбившиеся вдребезги, что и привело к этому приступу философствования.

Однако я знала, что трудно отрицать тот глубинный голод по чувству, которое мы зовем любовью. И знала, что ощущение страстного желания было для него реальностью. Ну и что с того, что биологические императивы и потребность в утверждении себя являются частями процесса? Он проглядел за ними высшую сущность любви, сумму ее частей.

— Любовь — это нечто большее, чем просто романтическая страсть между двумя людьми, — сказала я. — Она понятие широкое. Можно любить животных, природу, детей, друзей. Мы все обладаем врожденной потребностью дарить и принимать и можем делать это множеством способов помимо того, чтобы просто виснуть на шее у одного человека, одного объекта любви. Можно в некотором смысле любить все вокруг себя.

Он не сказал ни слова, только смотрел недоверчиво, и я продолжила свою адвокатскую речь:

— Расскажите мне о чем-нибудь, что вы любите.

— Играть на гитаре.

— Что вы любите в игре на гитаре?

— Я растворяюсь в звуке. Это происходит без усилий.

— Не описывайте словами. Просто молча подумайте об этом.

— Ладно…

— Вы чувствуете , как вы это любите?

— Непонятно! Что вы просите меня сделать?

— Введите меня в то же настроение.

Он помедлил.

— Ладно. Да, я чувствую какое-то тепло.

— А теперь попытайтесь усилить это ощущение.

— Ах… как хорошо!

— А теперь подумайте еще о чем-нибудь, что вы любите.

— Моя младшая сестра…

— Задержитесь на этом чувстве. Позвольте ему нарастать внутри вас.

Его глаза увлажнились.

— Ну вот, вы только что это сделали! Вы можете культивировать в себе столько любви, сколько захотите и в любое время.

* * *

Мы некоторое время продолжали то же упражнение, и я узнала о его любви ко многим вещам, включая его покойного пса Шермана и фруктовое эскимо со сливочной серединкой.

Я чувствовала себя некомфортно, потому что ощущала его снисходительность, хотя он и пытался следовать моим указаниям. Он определенно считал меня неисправимой оптимисткой во всем, что касается любви. Но при этом был отчаянно несчастлив — достаточно, чтобы заразить этим отчаянием меня.

Так что мы повторяли упражнение снова и снова, называя друг за другом множество людей и занятий, и он оказался способен генерировать ощущение любви и поддерживать его, доказывая самому себе мой довод о том, что чувство любви можно культивировать. Я хотела, чтобы он по крайней мере признал, что оно реально, конкретно. Он мог доверять этому чувству в своем теле. И он все-таки признал, что это приятное ощущение.

Мы встретились еще только один раз, после чего он прервал лечение, чтобы отправиться в тур по Европе. На наш последний сеанс он пришел, говоря, что должен ехать, но не в восторге от этого, потому что больше ничто на свете не приводит его в восторг: «Весь мир не имеет смысла». Но, вполне возможно, он пришел ради того, чтобы я подарила ему искру надежды, прежде чем закончится отпущенное нам время.

— Док, вы можете дать мне определение любви?

Он застиг меня врасплох, и я начала наспех подыскивать слова:

— Ну, любовь, которую мы все идеализируем, — это приятное интуитивное ощущение, но на самом деле любовь — это навык, который включает в себя широкий спектр поступков и чувств…

Он поднял руки:

— Док, пожалуйста, прекратите! Вы это серьезно? Это вы собираетесь говорить людям? Думаю, вам надо придумать что-то получше. Что-то такое, что легче запомнить. Какую-то мантру — и, пожалуйста, пусть она звучит не так по-докторски!

Он был прав. Это действительно звучало ужасно скучно.

— Ладно-ладно. Хорошо, — проговорила я. — Любовь — это умение видеть красоту во всех и во всем вокруг вас. И любовь необходима вам, чтобы снова находить свое вдохновение, творить, писать песни.

Через месяц я получила от него электронное письмо из Брюсселя. Он благодарил меня, а также писал: «У меня есть еще один последний вопрос. Что, если я больше никогда не найду любовь?»

Я написала в ответ: «Я верю, что найдете. Если и есть что-то такое, что я знаю наверняка, то вот что: каждому нужна любовь, чтобы и дарить ее, и принимать. Это не умирает, когда заканчиваются отношения. Любовь больше, чем один человек».

Кроме того, он упомянул, что, обдумав наш заключительный разговор, отложил Сартра и взялся читать Руми.

К моему великому удовольствию, такой сдвиг в мышлении относительно любви происходил довольно часто. Пациенты говорили мне: «Я больше не ищу любви. Я сам хочу быть любовью». И я любовалась их эволюцией от расхожих выражений наподобие: «Все бабы — суки» — к новым: «Раньше я гадал, любят ли меня. Теперь я спрашиваю, а любил ли я сам когда-нибудь» .

Мне даже не верилось, что мужчины произносят в разговоре со мной такие слова! К моей радости, фокус смещался оттого, что они могли получить, к тому, что они могли дать.

* * *

У нас с Рами некоторое время длились стабильные отношения, так что мы решили, что наш роман на расстоянии следует закончить. Если нашим отношениям суждено было сложиться, одному из нас предстоял переезд. А потом (абсолютно в стиле Рами) он возник на моем пороге и объявил: «Я перебираюсь в Нью-Йорк».

Он сложил кое-какие свои пожитки в машину и приехал ко мне из Флориды. «Ты — любовь всей моей жизни, — сказал он. — Мне плевать, чего это будет стоить, но мы должны быть вместе».

Я была на седьмом небе. Наконец-то спор о том, кому следует переехать, окончен, и я получу и Рами, и Нью-Йорк! Я попрощалась со своими соседками на Таймс-сквер и сняла для нас квартирку на Верхнем Вест-Сайде. Мы каждый день ужинали вместе и наконец спали вместе каждую ночь.