Читать книгу - "Только на одну ночь - Джина Шэй"

Каждый раз когда я собираюсь к Алексу — Эд вечно умудряется собраться раньше меня, и пока я крашу губы, он уже успевает послать к черту водителя, потому что на кладбище мы всегда ездим только вдвоем.

Он ждет меня у машины. Красивый сучок, по-прежнему мажор, как всегда в стильном костюмчике стоимостью в приличную машину, при моднявом галстучке, который прям просит, чтобы я за него прихватила и потянула Эда на себя, чтобы поцеловать. Иногда мне хочется и такого, да.

Как и всегда, Эд, ожидая меня, курит. Я иногда ворчу на эту его пакость, Эд же смеется и вспоминает тот анекдот про курящего мужика и его небоскреб. И пусть борода у этого анекдота такая, что ею можно обвязать всю Землю по экватору. Обычно это просто означает, что я пока не нашла для него убедительных аргументов. Хотя если честно, я люблю, когда от него пахнет табаком. Я бы и сейчас шагнула к нему, уткнулась бы носом в его рубашку и подышала им — горьковатым, дымным. Моим. Просто сейчас настроение было чуточку иным.

Впрочем Эду это настроение совершенно не помешало. Меня он без особого стеснения обшарил взглядом, взглядом содрал с меня платье, им же залез ко мне в трусы.

— Ты как всегда выглядишь так, что хоть не едь никуда, — драматично вздохнул он.

— Ну, мы же поедем? — я подняла брови. Вообще он частенько так говорил. Особенно когда я выходила из дома сразу и в платье и в туфлях. Когда эти звезды совпадали, было несколько раз, что мы все-таки никуда не ездили. Одежда для раздевания, да. Но вообще я сейчас выглядела довольно строго, и платье было простое, черное, на дюйм ниже колена, и волосы я убрала в элегантную «ракушку».

— Садись уже, — Эд кивнул в сторону машины.

На Ваганьковском как всегда тихо, хотя все-таки вокруг нас сейчас пытается бушевать май.

До могилы мы с Эдом идем вдвоем. И цветы тоже у памятника возлагаем вместе. Молчим — не договариваясь.

Второй год…

Второй год как нет Алекса в нашей с ним жизни. Место, которое никому не занять. Боль, которая притупится, но вряд ли исчезнет хоть когда-нибудь.

— Оставить вас? — тихо спрашивает Эд, после десяти минут тишины.

— Если можно, — так же негромко отвечаю я. Это тоже своеобразный ритуал, один из тех, которым мы следуем. И он всегда кивает молча, пряча от меня взгляд, и уходит к машине. Там он снова будет курить и успеет выкурить четыре сигареты за те десять минут, что меня не будет, и когда я приду — его губы будут горькими, как кофейные зерна.

Он ужасно понимающий, этот мой любимый зверь. Пусть и очень любит прикидываться идиотом.

Когда его спина исчезает среди памятников, я подхожу ближе к стеле с ростовым портретом Алика, прислоняюсь лбом к мрамору. Холодный как лед, пусть на дворе и теплый, пропахший сиренью май. На колени я не встаю — сейчас это обесценило бы аналогичный жест, который я делаю для Эда. Впрочем, вряд ли Алекс был бы сейчас этим недоволен, раз уж он меня отпустил. А вот коснуться ладонью памятника я могу. Левой ладонью — с его обручальным кольцом.

Мне по-прежнему жаль, что его не стало. Таких как он в моей жизни не было и не будет.

Зато есть кое-кто другой. Поэтому я все-таки иду дальше. И не остановлюсь.

— Спи спокойно, милый. — Ритуальная фраза на прощанье.

Такие дни повторяются каждый месяц, и я знаю каждую ноту этой мелодии.

Я подхожу к машине, и Эд с минуту не смотрит на меня, смотрит мимо, а потом безмолвно стискивает меня в своих руках и утыкается губами в мою шею. Не целует, не кусает, просто молчит и дышит мной. И он ужасный балбес, на самом деле, потому что думает, что понимающий в нашем тандеме только он. Будто у меня глаз нет. И мозгов тоже.

Вообще-то этот балбес меня до сих пор ревновал к отцу. Жутко сам на себя бесился, наказывал сам себя запретом на причинение боли — всякий раз после кладбища у нас с ним бывало по три дня довольно спокойного, почти ванильного секса. Но он ревновал. Именно по тем же причинам — он до сих пор высветлял волосы. Чтобы не дай бог, я не увидела в нем тень отца. Ну вот скажите же, придурок?

И я все смотрела на него, и думала — стоит ли поговорить с ним об этом, или это слишком наглый вызов его авторитету? Смотрела и думала, что кажется, сегодня с ним все-таки поговорю…

Стабильность — это на самом деле хорошо. Эд вообще был человеком жесткой привычки, четкого порядка и на все случаи жизни у него если что был план. Как при этом он умудрился запасть на такое стихийное бедствие как я — я не знаю, но я нахожу это чрезвычайно приятным стечением обстоятельств.

Надеюсь, сегодня Эд не будет возражать, если мы немножко отступимся от традиций.

Но не сейчас, сейчас я сама немножко эмоционально вымотана, все-таки эти посещения и мне даются не просто.

Дорога домой всегда заканчивается на шкуре у камина. Камин не топится, ну и нахрен бы его. Бедный Потапыч, который уже даже от стыда не сгорает от всего того многочисленного непотребства, что мы на нем творим. Еще чуть-чуть — и он сам начнет нам подмахивать. Ну или мы в нем все-таки протрем дыру…

Впрочем, дело до секса после визита к Алексу никогда не доходит сразу. Сначала мы просто молча сидим.

Точнее это Эд сидит, а я лежу головой у него на коленях и поглаживаю пальцами ладонь, опущенную мне на шею. И проходит даже не один десяток минут так, пока я наконец наскребаю силы открыть рот. Надо.

— Эдик.

Я редко называю его так. Все-таки ему уменьшительно-ласкательные формы имени совершенно не идут. Именно поэтому сейчас его лицо, неподвижное от того, что он пытается не палиться своей внутренней бурей, удивленно смотрит на меня.

— Ты же понимаешь, что сейчас я — твоя, да?

Несколько минут между нами звенит тишина. Эд успевает примерить на себя физиономию “не понимаю о чем ты”, но я так ехидно улыбаюсь, что он понимает — не поверю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Да, понимаю, — устало произносит он.

— Зачем морочишься тогда?

Он снова молчит. Молчит долго, и я успеваю усесться рядом с ним на колени. Я редко вижу его таким, действительно редко.