Читать книгу - "НЕобычная любовь. Дневник «подчиненной» - Софи Морган"

Когда впервые я надела для него корсет, он фактически пригвоздил меня к кровати и целую вечность целовал мне груди, пока они не набухли под тесным одеянием. И дело было не только в сексуальных нарядах. На свадьбу друзей я надела скромное платье в стиле 50-х из ткани в мелких вишенках. В течение дня я ловила на себе его пристальный взгляд, который уже знала и любила, взгляд, предвещавший то, чего — увы! — мы явно не могли сделать в приличном обществе. Когда мы вернулись в заказанную накануне гостиницу, то вцепились друг в друга голодным поцелуем, едва успев закрыть дверь. Конечно, он немного забраковал сдержанность наряда, когда мне пришлось снимать бретельки с шеи и обнажать грудь перед тем, как задрать многослойную юбку, чтобы прижаться к нему. Но в целом это выглядело достаточно непристойно, если не придираться по мелочам.

Когда впервые я надела для него корсет, он фактически пригвоздил меня к кровати и целую вечность целовал мне груди.

Из наших тихих ночных разговоров в постели я знала, что он большой фанат латекса. У меня не было никакого опыта обращения с латексом, а стало быть, и мнение о нем не сложилось. Но достаточно сказать, что я была большой фанаткой Адама. И это был день его рождения.

Я заказала наряд через Интернет. У платья была умеренная цена, а когда я примерила его, то была удивлена не столько тем, как оно сидит, выделяя все нужные изгибы и не заставляя меня чувствовать неловкость от неровностей моего тела, а сколько тем, какие ощущения оно дает. Моей коже было очень приятно, и я поймала себя на том, что поглаживаю его, проводя руками по бедрам и наслаждаясь ощущениями на кончиках пальцев. У платья была молния, начинавшаяся от самого низа — примерно от середины бедра — и кончавшаяся на шее. Протестировав ее, я решила, что если расстегнуть молнию чуть ниже, изобразив намек на декольте, то это укажет Адаму, так сказать, направление движения. Наличие молнии было невероятно полезно — она облегчала неизбежную борьбу с платьем при попытке отвоевать себе место в тугом латексе. Тем не менее бороться все-таки приходилось.

Я быстро переоделась. Пришлось здорово помахать руками, но мне удалось уложиться в оговоренное время. Когда через пятнадцать минут — он хотел быть уверен, что мне хватило времени на подготовку — я услышала, как он вставляет входную карточку в замок двери, то едва успела справиться с тяжелым дыханием после физических упражнений. У меня была одна надежда, что красные пятна на моих щеках будут смотреться все же обольстительными, а не горячечными.

Увидев меня, он на самом деле ахнул, что я приняла за добрый знак. Я ожидала его, стоя на коленях и скрестив за спиной руки — это означало, что я могу не беспокоиться насчет нервного подергивания пальцев, к тому же это выгодно выпячивало мою грудь вперед. Я все еще стеснялась и специально пригасила свет в комнате, хотя с опозданием поняла, что не приняла во внимание лунный свет, лившийся из окна — но взгляд его глаз добавил мне уверенности. И похотливости. Все его выражение лица прямо кричало: «Это потрясающе! Как будто у меня сегодня день рождения!» А так ведь оно и было.

Он подошел ко мне и присел на корточки, так что оказался почти на уровне глаз. Он протянул руку и потрогал платье, проведя рукой вверх-вниз по моему телу, потом цапнул, как будто хотел отхватить руками как можно больше от моих покрытых латексом грудей.

— Твою мать!

Это не было похоже на ту реакцию, которую я привыкла получать на свои наряды. Я говорю это безо всякого чувства жалости к себе — это реальность. Я мало пользуюсь косметикой, владею бóльшим количеством футболок, чем платьев, и не научилась ходить на каблуках. Я улыбнулась ему. Его реакция была именно такой, на какую я и рассчитывала. На самом деле даже больше. Такое явно поднимает самооценку.

Он нагнулся, чтобы поцеловать меня, и я пылко выгнулась ему навстречу. Когда наши языки соединились, он продолжил водить по мне руками. Прошло много времени, прежде чем он встал передо мной. Он начал расстегивать джинсы, но я протянула руки и, положив свои поверх его, остановила. Он сверху посмотрел на меня с поднятыми бровями. Могу точно сказать, что он прикидывал, то ли схватить меня за запястья и восстановить контроль, то ли посмотреть, что я задумала. У меня почти заложило горло, когда я готовилась заговорить, но я заранее продумала этот момент, неоднократно прокрутив его в голове. И я прошептала:

— Можно мне?

Он ответил на улыбку, и когда я начала двигаться, помог мне встать. Как только я оказалась в вертикальном положении, то обхватила его шею и принялась страстно целовать. Я толкала Адама своим телом, а своим языком — его рот, управляя поцелуем, дразня его и заставляя стонать, пока его руки ощупывали мою задницу. Я улыбнулась и продолжила ласкать его язык своим, одновременно немного поворачиваясь вместе с ним, пока его спина не оказалась рядом с кроватью. Я оторвалась от него, нежно толкнула его на матрас и, немедленно последовав за ним, вползла на его тело, целуя с прежней силой. Его руки снова гладили и ощупывали меня поверх платья.

Я не стала бы приписывать Адаму черты свитча. По его собственному признанию, он был слабаком, когда дело касалось боли, и ему не нравилось быть униженным и оскорбленным. Тем не менее время от времени ему действительно нравилось просто лежать на спине и до потери сознания наслаждаться моими ласками. Его устойчивость к ласкам была явно выше моей, и он, конечно, не фыркал, когда я замедляла темп по мере того, как он приближался к оргазму — я иногда делала такое, что мир переворачивался вверх ногами.

Время от времени ему действительно нравилось просто лежать на спине и до потери сознания наслаждаться моими ласками.

Я могла целовать его, лизать или сосать, растирать плечи или скрести между ключицами. Как правило, я делала это, когда он был расстроенным или усталым. Он говорил, что это вносит приятные изменения и позволяет ему отключиться. Он замечал, что ему нравятся интеллектуальные трудности во время доминирования надо мной, но это значило, что ему всегда приходилось уделять пристальное внимание и планировать каждый следующий шаг. Этот же способ он воспринимал так, как будто его балуют без необходимости думать самому — взамен он просто расслаблялся. Он очень редко просил об этом, но я всегда знала, когда это случится, и — посмотрим правде в глаза — я больше всех могла иметь отношение к такому удовольствию. Я любила заботиться о нем таким образом, для меня это был сокровенный способ показать ему, как сильно я его люблю.

Так что, когда я овладела его запястьями, твердо отвела его руки от своего тела и заложила их ему за голову, он не стал жаловаться. Он просто улыбался с нетерпением. Я потянулась к тумбочке, взяла небольшой кусок веревки, который захватила специально для этой цели, обмотала ему запястья и привязала их к изголовью кровати. Это была довольно слабая попытка подчинить его, и я уверена, он абсолютно легко мог выпутаться — у меня нет способностей Адама к искусству сибари, я плохо вязала узлы, еще когда была в младших скаутах — но он явно не хотел высвобождаться, так что я зря потратила столько времени, переживая об этом.

После того, как он был связан, я уселась на него верхом и почувствовала его эрекцию, сквозь джинсы напиравшую на мой зад. Я пошевелила бедрами, заставив его снова задохнуться, и подмигнула ему.