Читать книгу - "Не родные - Ольга Джокер"

«Надо уснуть, надо», — умоляю себя, лёжа под колючим ворсистым одеялом.

Когда закрываешь глаза, можно на несколько мгновений перенестись в прошлую жизнь. Сказочную, настоящую, интересную. Посмаковать детали, насладиться. Вспомнить то, что раньше не ценила и что теперь недоступно. Сидя в четырёх стенах следственного изолятора, многое переосмысливаешь. Нет, не многое. Почти всё.

В камере душно и накурено. Из окна затягивает ветер. Хочется навсегда уснуть, потому что просыпаться в этой новой для меня реальности мучительно сложно. Словами не описать насколько. Здесь свои законы и правила, своя жизнь, к которой я оказалась не готова. Наверное, к подобному просто невозможно привыкнуть, потому что там, на свободе, я была безгранично счастлива. Жаль, что поздно это поняла.

Мне удаётся провалиться в сон. Тёплый, приятный. Я лежу в своей постели с чистыми, пахнущими кондиционером простынями и купаюсь в объятиях Кирилла. Он трогает меня, гладит, целует. Насытиться не может. А я льну к нему всем телом и прошу, чтобы никогда не отпускал, потому что без него безумно холодно и одиноко.

— Подъём! — звучит резкий голос, который вырывает из прекрасного сна.

Я открываю глаза, ёжусь. От мысли, что на завтрак принесут вязкую серую кашу, начинает тошнить. Я почти не ем здесь, пересилить себя не могу.

Отрываю голову от подушки, пальцами приглаживаю спутанные пряди волос и связываю их резинкой. Вылезать из-под одеяла не хочется, потому что в камерах слабо топят, но надо. Здесь никого не интересуют твои желания. Всем глубоко наплевать. Ты обязан повиноваться системе, иначе она перемелет тебя с косточками.

После завтрака, к которому я почти не притрагиваюсь, не считая половинки вареного яйца, нас выводят на прогулку. Правда «прогулка» — это громко сказано. Не улица, а закрытое помещение с бетонными стенами и полом. Над головой крыша и полоска неба в один метр, и та в колючей проволоке. Само помещение двенадцать шагов в длину и пять шагов в ширину. Я засекала.

Надышаться свежим воздухом не получается, ведь вокруг все курящие — что в камере, что на прогулке. Да и тяжёлый сырой воздух в бетонных «коробках» лишь усугубляет ситуацию. Гуляющих людей стерегут крепкие собаки, довольно умные и упитанные. На кого-то они лают, но меня не трогают. Прогулка длится в среднем двадцать минут.

Следом обед, ужин, отбой. Всё циклично, по кругу. Надо бы привыкнуть к режиму, но я не могу. Каждую ночь вгрызаюсь зубами в подушку и еле слышно скулю. Мечтаю, чтобы поскорее изобрели машину времени, которая дала бы мне возможность отмотать время назад и не совершить роковую ошибку, которая перечеркнула всё хорошее и разделили жизнь на до и после.

— Почему в камере грязь? — вскрикивает дежурная, когда я лежу в постели и пытаюсь уснуть.

— Не знаю. Я убиралась, — отвечаю ей глухо.

— Плохо убиралась! Посмотри, сколько пепла на полу!

Я сцепляю зубы и хочу ответить, что вообще не курю! Этот пепел кто-то специально оставил там, хотя на столе стоит пепельница. Но понимаю, что в очередной раз нарвусь на физическую расправу. А мне это не нужно. До сих пор губа болит после прошлого раза.

Нехотя поднявшись с кровати, беру в руки веник. Слёзы душат, вдохнуть не могу. Соседка по камере сказала, что меня здесь не любят, потому что за мной присматривают. Вытерев лицо рукавом, продолжаю уборку.

Если Самсонов попросил присматривать, то почему сам не приходит? Почему не даёт весточки? Ну почему? Я ужасно по нему соскучилась. Умираю здесь без него, медленно и мучительно.

— Ты вот здесь пропустила, — тычет корявым пальцем Рая куда-то в угол.

— Не пропустила.

— Ты спорить со мной будешь? Вернись и ещё раз замети!

Слышится лязг замка, Рая отпрыгивает в сторону. Я стою посреди камеры и равнодушно смотрю, как заходит охранник. Наверное, мы шумели, сейчас отчитают.

— Ковалевская Вита.

— Я, — отвечаю тихо.

— На выход.

Ставлю в угол совок и веник, протягиваю мужчине запястья. Он нацепляет на них наручники и выводит меня в коридор.

Здесь тихо и ещё холоднее, чем в камере. Пока иду, мелко дрожу. Мыслей о том, что ждёт дальше, совсем никаких нет. Я давно рассказала следователю, что происходило на самом деле. Меня заставили силой. Назар и Антон. Последнего тоже посадили в следственный изолятор, правда, он даёт совершенно другие показания и, увы, не в мою пользу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Охранник приказывает остановиться лицом к стене. Запястья затекли, конечности окоченели от холода. Хочется принять душ, вкусно поесть и уснуть. Банальные желания, которые теперь мне недоступны.

Он открывает железную дверь под номером «восемь» и заталкивает меня внутрь. Зацепившись за высокий порог и ударившись большим пальцем, несдержанно ойкаю, а затем, будто почувствовав знакомую энергетику, поднимаю взгляд. Меня к придавливает к земле, когда вижу знакомую высокую фигуру в чёрном деловом костюме. Мысли путаются, голова кружится. Охранник снимает наручники, но я по-прежнему держу руки за спиной, потому что даже пошевелиться не могу.

— Кирилл…

Собственный голос звучит незнакомо, инородно в этом страшном кабинете. Будто я не я, а напротив, стоя у окна, — не он. Между нами расстояние не больше пяти метров, но такая огромная пропасть, что делать шаг навстречу страшно: вдруг я туда провалюсь?

— Выглядишь хреново, — хмурится Кирилл и внимательно меня рассматривает. — Обижали?

Облизываю разбитую губу. Кровь запеклась, но не саднит больше. Кажется, будто с его появлением я исцелилась разом. Мне не холодно, не жарко, не страшно и не больно.

— Нет, всё нормально, — отвечаю дрогнувшим голосом. — Знаешь, я… я думала, что ты не приедешь ко мне никогда больше.

Его образ плывёт из-за выступивших слёз. Пугаюсь, что я его не увижу, потеряю, поэтому начинаю вытирать лицо рукавом кофты и часто моргать. Не плакать, только не плакать. Не сейчас.

— Приехал, как только смог.

Самсонов подходит ближе, сунув руки в карманы брюк. На его лице нечитаемые эмоции, а в глазах арктический холод. Хочется коснуться его и крепко обнять, но чувствую, что эта привилегия теперь недоступна мне — будто блок стоит.