Читать книгу - "Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос"

Господи, как ему удается? Лишь интонацией вгонять в краску стыда, пробуждать жаркие воспоминания, возрождать непристойные фантазии, разжигать костер посреди морозного холода.

— Пойдем, — он легонько прижимается губами к моей щеке, трется колючей бородой, целомудренным жестом посылает тысячи раскаленных иголочек возбуждения по дрожащему телу.

— Куда? — спрашиваю надтреснутым голосом.

Смотрю в горящие черные глаза и растворяюсь, забываю дышать, обо всем забываю.

— Тут есть отличное кафе. Посидим, отогреемся, — издевательски спокойно отвечает фон Вейганд.

Обломчик, господа.

Нет, конечно, я не рассчитывала, что он завалит меня прямо на снег и удовлетворит самые извращенные желания, не стесняясь окружающих. Но помечтать-то можно?

Вскоре располагаемся за уютным столиком. Мягкие диваны, легкая музыка, мало народу. Все то, что мне нравится в подобных заведениях.

Листаю страницы меню и понимаю — уже второй день кряду кроме шампанского ничего не ела. На этих проклятых балах кусок в горло не лезет, а по дороге была слишком занята, дабы внять требованиям желудка.

— Хочу минеральную воду без газа, тирамису, панна котту, мороженое с ванильно-сливочным сиропом и что-нибудь легкое на десерт… хм, стейк из лосося с беарнским соусом и копченые куриные крылышки, — оглашаю свой заказ.

— Если растолстеешь, я тебя брошу, — нарочито серьезно угрожает фон Вейганд.

— Тогда прибавим к списку лимонный фреш, — охотно поддерживаю тему здорового питания, поясняю: — От лимонов худеют.

Мило болтаем, смеемся и любуемся друг другом, словно обычная влюбленная пара. Словно он не бросал меня на целый год, а я не собиралась замуж за Стаса. Перемотали время назад, сменили декорации, стали чуточку старше, однако мы все те же простые и понятные герои — немецкий шеф-монтажник и его личная переводчица.

А, впрочем, это и притягивает нас вновь и вновь, будто магнитом. Дух противоречивых, взаимоисключающих сочетаний. Плюс на минус.

Меня восхищают захватнические инстинкты, сила и властность, сквозящие в каждом движении прирожденного хищника. Ощущения на грани, боль и наслаждение, сплетенные воедино нитями судьбы.

Его поражает наивность, невинность, непосредственность без примеси фальши. Он бы мечтал растлить, развратить, растоптать эту раздражающую естественность. Так было бы проще: получил, что хотел, и отправил обратно на помойку. Но так не всегда получается.

Вроде пора осчастливиться, а тревога не оставляет.

Какая-то несправедливая хрень.

Сижу в кафе сказочного города, накормленная и напоенная, с мужчиной мечты, моим Мистером Сексом. Сижу и давлюсь горечью.

Вот что это?!

С жиру бешусь, не иначе. Лопату бы в руки да снег расчищать. Глядишь — попустит, ведь физические нагрузки способствуют выработке эндорфинов.

— А где они прохлаждались, пока ты на заводе трудился? — указываю на охранника за соседним столом. — Маскировались так удачно, что я их не замечала?

— Их там не было, тогда меня прикрывали сотрудники другого типа, — фон Вейганд наклоняется и понижает голос: — Правда, хочешь узнать все секреты?

— Правда, — подтверждаю без промедлений.

— Осторожно, — предостерегает он. — Если разберешься в тонкостях моей жизни, я никогда не отпущу тебя на волю.

— Будто, вообще, собирался выпускать, — усмехаюсь.

— Понятливая девочка, — дарит мне скользящий поцелуй, легкий и нежный, тающий на губах.

— Отдаю должное, ты умеешь доступно объяснять, — испытываю жгучее разочарование, лишь только он разрывает контакт.

— Что ты решила на счет Анны? — интересуется фон Вейганд.

— Ничего, — рассеянно пожимаю плечами, мирно потягиваю лимонный фреш через соломинку.

Гадость редкостная, а мне по кайфу.

— Совсем ничего? — дотошно выясняет.

— Не скрою, она может гармонично вписаться в интерьер нашего подвала, и мне приятно представлять ее униженной и оскорбленной, без работы, без денег, без жилья, голой, желательно в каком-нибудь темном и опасном квартале, — мечтательно закатываю глаза и удрученно вздыхаю: — Но я не буду ей мстить. Лучше прошу и отпущу ситуацию. И моя карма чиста, и Анне потом гореть в аду.

Он внимательно изучает меня, успешно читает мысли и убеждается, что не лгу.

— Глупая, — подводит итог.

Однако в этом слове удовлетворение перевешивает укоризну. Значит, мой пацифистский идиотизм скорее радует, нежели огорчает.

— Ты слишком открытая, подпускаешь людей близко, позволяешь манипулировать собой, показываешь слабости, на которые удобно воздействовать. Сегодня тебя предает Анна, и трудности легко решаемы. А завтра как быть?

Тяжесть внутри нарастает, волшебство нашего уединения безвозвратно утрачено.

— Послушай, — отставляю в сторону фреш. — Если Анна оказалась дрянью, то это не…

— Чем ближе ты подпускаешь человека, тем больнее он ударит, — резко обрывает фон Вейганд. — Никому нельзя доверять. Никогда нельзя демонстрировать настоящие эмоции, волнения, переживания. Поймут, куда надавить, и сделают больно.

— Добро пожаловать в жизнь, — пробую улыбнуться. — Тут всем периодически делают больно и всех заставляют страдать.

— Ты ничему не учишься, — сухо заявляет он. — Речь идет не только о подругах.

— О ком еще? О моей семье? Или о тебе? — начинаю заводиться, получается грубо: — Тебе я могу доверять? Когда ты надеваешь на меня наручники, а потом ставишь раком или берешь кнут, или… черт, а ты сам хоть кому-то в этом мире доверяешь?

Фон Вейганд молчит, с видом полнейшего равнодушия откидывается на спинку дивана, отгораживается стеной.

— Что… никому?

Тишина, от которой становится все хуже.

— Трудно ответить?! — истерично восклицаю я.

И с тошнотворным ужасом осознаю: вопрос риторический, разгадка известна.

— Допивай свой фреш, — мягко произносит фон Вейганд и достает бумажник.

Когда мы выходим на улицу, прогоняю навязчивые мысли, борюсь с отчаянием, что гремучей змеей затаилось под сердцем.

— Ладно, скажи хотя бы… — затрудняюсь с формулировкой.

— Хотя бы — что? — новая порция иронии подстегивает соображать быстрее.

— Самому себе веришь?

Он берет мою руку, снимает пушистую варежку, поворачивает ладонь внутренней стороной вверх, большим пальцем проводит по рваным линиям шрама.

— Лора, я не даю ложных надежд.

Вздрагиваю от столь редкого звука. Звука собственного имени в его устах.

— Я не хочу, чтобы ты считала меня романтическим героем, которого надо спасать и направлять на путь истинный. Но сказку подарить могу.