Читать книгу - "Ловушка для декана - Лючия фон Беренготт"

Меня вдруг охватила полнейшая апатия.

Будто все чувства разом выцвели и атрофировались. Даже слезы как-то очень быстро прекратились литься из глаз и застыли на щеках высохшими бороздками.

Пугающе равнодушно следила я за тем, как Донской закончил читать название упаковки, потом замолчал… и швырнул таблетки обратно мне на колени.

– Выпила? – спросил спустя целую минуту напряженный тишины.

Сама не понимая почему, я кивнула. Хотя нет, понимая. Мне вдруг страшно захотелось, чтобы все это быстрее закончилось – ведь легче же, когда зуб рвут сразу, а не мучительно долго, раскачивая и выкручивая, вытягивают из тебя огромными щипцам.

Если мое «выпила» поспособствует быстрому и почти безболезненному разрыву, что ж… пусть «выпила». Все равно же Матвей не простит мне покупку таблеток, раз решил за нас двоих, как именно поступить в случае моей беременности.

А раз не простит – нам обоим будет проще, если я сама нарвусь на его гнев и желание расстаться. Так все произойдет гораздо быстрее.

Была и вторая причина, почему я соврала, хотя, теоретически, могла покопаться в сумке и найти выпавшую из упаковки таблетку.

Мне надоело. Просто надоело, что он не верит мне. Что считает хрен пойми кем. Что мгновенно, даже не поговорив со мной, думает обо мне самое худшее из всего, что могло произойти.

Что не считает меня достойной его признания и вообще каких-либо открытых чувств – даже после того, как я сама ему призналась в любви. Сколько месяцев или лет он еще будет мучить меня своей подозрительностью, если у нас все получится? Своей нерешительностью и ложью? Сколько нервов истреплет в попытке не потерять контроль, не «сдаться» мне, слабой и глупой женщине, претендующей на его холостяцкую свободу?

– Ты слишком… сложный для меня. И я так больше не могу.

Он вздрогнул, и только тогда я поняла, что произнесла это вслух. Сама! Я сама начала тот роковой и последний разговор, который начинается обычно словами – «ты тут не причем, дорогой, это все я... только я…»

Боже мой, неужели я даю Донскому отставку?!

Меня забило дрожью, он же стиснул обеими руками руль.

– Ты все еще можешь объясниться. Быть может, я пойму.

Я упрямо помотала головой.

– Я уже… объяснялась.

Он чертыхнулся и подрулил к бордюру, останавливая машину.

– Ты серьезно?! – гневно сверкая глазами, повернулся ко мне. – Реально думаешь, что раз объяснилась мне в любви, то все остальное, всегда и везде, будет сходить тебе с рук?! С какой стати ты поперлась на эту вечеринку? Меня позлить? Запятнать мою репутацию? У тебя получилось, поздравляю!

Я закусила губу, чтобы снова не расплакаться. По той же причине решила смолчать – хватит с меня слез. Просто молча залезла рукой в карман сумки, пошарила там и, ожидаемо, вытащила на свет выпавшую из коробки таблетку «Постинора» - всю в крошках и налипшей мелкой пыли. Сунула ему в руки и тут же открыла дверцу машины.

– Что это? – Матвей тупо смотрел на длинненькую, белую капсула, перекатывающуюся у него по ладони.

– Постинор, – выдохнув и задавив в себе слезы, почти спокойно ответила я. – Я ждала тебя прежде, чем решить пить ее или нет. Дала себе слово, что если ты придешь, я не выпью. И сдержу его.

Выходя из машины, я очень ярко чувствовала сразу две противоположные эмоции – радость за то, что оказалась на высоте, и одновременно опустошающую, мучительную тоску, заставляющую плотно вдавливать ноги в асфальт, чтобы не броситься обратно – в пусть обманчивый, но такой родной, такой прекрасный уют его машины.

Хлопнула дверца.

– Лера, стой! Остановись немедленно!

Конечно, я остановилась. Не убегать же от него, в самом деле. Повернулась, глядя ему в лицо, снизу вверх даже на каблуках.

Вероятно, уже поняв, на что я решилась, он не стал спрашивать, куда я собралась и что вообще творю.

– Ты хорошо подумала? – вместо этого спросил.

Нет, Матвей, я плохо подумала. Очень плохо. Точнее, вообще не подумала. Возьми меня обратно…

Шумно глотнув, я кивнула.

– Да.

Его губы на мгновение дрогнули, будто готовы были что-то сказать… а потом все его лицо замкнулось, будто некая сила заперла его – всего, не только лицо. Заперла, закрыла от меня – теперь уже навсегда.

– Я скажу тебе… если… если забеременела… – говорить становилось все труднее, ком в горле рос и рос, и, похоже, что не собирался останавливаться. Но мне необходимо было закончить – дать ему понять, что я не стану делать аборт… заставить поверить в меня – хоть один раз.

Хоть теперь, когда все кончено.

Его челюсть сжалась, будто он заставлял себя молчать. Рука же, наоборот, вдруг дернулась и притянула меня к себе за талию.

Плотно.