Читать книгу - "Мужчины на моей кушетке - Брэнди Энглер"

Мы с Антуаном также поговорили о его убежденности в том, что женщины — это либо идеализированные, поэтические создания, либо злобные соблазнительницы, желающие разрушить его душу.

— Все это фантазии, — сказала я. — Вы должны привыкнуть видеть женщин такими, каковы они есть.

— Но как я могу это преодолеть? — спросил он. — Дайте мне какой-то метод, что ли… Что мне делать? Я чертовски устал от одних разговоров об этом.

— Закройте глаза, — велела я. — Я хочу, чтобы вы представили себя ребенком. Просто отправьтесь назад в прошлое и представьте себя в образе этого одинокого, озлобленного ребенка. Попытайтесь понять, можете ли вы действительно вновь почувствовать себя им. — Я сделала паузу, пока Антуан формировал этот образ. — Этот мальчишка — по-прежнему часть вас, Антуан. Я хочу, чтобы вы сейчас поговорили с ним с позиции более мудрого, старшего человека, коим и являетесь. Повторяйте про себя: я забочусь о тебе… Я — твоя безопасная гавань… Я буду заботиться о тебе… Я всегда рядом… Я буду любить тебя… У тебя будет все, что тебе нужно… Снизить темп жизни — это хорошо…

Потом мы сидели молча. Глаза Антуана оставались закрыты. Как хотелось бы мне обнять его! Черт побери все регламенты и этику психологии! Иногда они кажутся такими бесчеловечными!

* * *

Я задала группе вопрос:

— Что вы хотите от женщин?

Я учила каждого из них распознавать свои сущностные эмоциональные потребности, и поэтому они учились отвечать на этот вопрос по-новому.

— Я хочу, чтобы они меня утешали, — сказал Джон. — Я хочу, чтобы они помогали мне хорошо относиться к себе.

— Я хочу, чтобы женщина волновала меня, потому что скука для меня невыносима, — сказал Эндрю.

— Мне от женщины нужно все, — заявил Бадди. — Мне нужен статус. Я хочу ее эксплуатировать. Я хочу чувствовать себя могущественным. Я хочу привязанности. А когда я этого не получаю, я бешусь. Я просто бросаю ее и иду к следующей… Во мне есть внутренняя пустота, — добавил Бадди. — Я ничего не могу с этим поделать.

— Как вы можете заполнить эту пустоту, вместо того чтобы заполнять ее женщиной? — спросила я.

— Не знаю, — отозвался Оскар.

— Может быть, нам надо сделать свою жизнь волнующей? — предположил Джон.

— Полагаю, мы можем любить самих себя, — проговорил Антуан. — Мне лично помогает духовность. Я ощущаю любовь Творца.

— Да, быть благодарным. Ценить самого себя, — согласился Джон.

— А как насчет того, чтобы дарить любовь другим? — спросила я.

— Это как в группе — оказывать друг другу поддержку и получать ее, что-то вроде того, — сказал Антуан. — Просто отказаться от осуждения, не соперничать с другими. Вместо этого — любовь друг к другу, к нам таким, какие мы есть. Сострадание.

Я знала, что Антуан постепенно учится делать то, что ему больше всего нужно, — сдерживаться.

* * *

К слову о медленно усваиваемых уроках. Рами прилетел в Нью-Йорк навестить меня, и мы отправились на романтический ужин. Но вся романтика рассыпалась в прах, когда до меня дошло, что старый шаблон возобладал и он принялся флиртовать с нашей официанткой.

Я поняла, что с меня хватит. Я порвала с ним, и он улетел в Марокко. И хотя инициатором разрыва была я сама, мне это тяжело далось.

Недели проходили за неделями; я, сжав зубы, погружалась в работу, а потом приходила домой, падала на груду подушек, которую называла своей постелью, и страстно желала впасть в кататонию. Иногда ставила печальную балладу Сары Маклафлин, снова и снова, и подпевала ей вслух — во все горло.

Никто из моих соседок не жаловался, пока однажды днем, когда я в сотый раз зарядила ту же песню, они не ворвались ко мне в комнату со щетками для волос вместо микрофонов, шевеля губами в такт словам. Они хохотали и катались по полу в театральных мучениях. Эта выходка заставила меня улыбнуться, но я все равно осталась дома, когда все они отправились на вечеринку.

Но как-то раз вечером моя соседка Дорин пригласила в гости свою новую подругу. Они, готовясь идти развлекаться, зашли в мою комнату, и Дорин принялась предлагать своей подружке примерить то одну мою одежку, то другую. Я вскочила с кровати с всклокоченными и сбившимися на сторону волосами и завопила:

— Убирайтесь! Вон из моей комнаты, черт вас возьми.

Бедная девушка так перепугалась, что убежала из квартиры. Дорин поглядела на меня и заявила:

— Ну, все, Брэнди, хватит! Тебе надо принять душ. Переоденься. Мы идем развлекаться.

Вскоре я появилась на пороге в армейской майке на лямках и розовой балетной юбочке.

— Ты собираешься идти в этом ? — ахнула Дорин.

Я кивнула.

— Ты уверена? — вежливо уточнила она.

— Да! — Я желала выглядеть так же безумно, как чувствовала себя.

Новая подруга Дорин хотела отправиться в клуб в Сохо, но я настояла на танцклубе в Вест-Виллидж. В тот вечер я и познакомилась с Тариком — высоким, темноволосым, красивым египтянином. Я сама к нему подошла. Он, что называется, попал с корабля на бал — приехал в США всего неделей раньше. Работал в пиццерии у своего брата. Ему было 25 лет. По-английски — ни слова. Так и начались наши вихревые «невербальные» отношения.

Мои подруги, которые обожали Рами, но терпеть не могли мои капризы, поначалу не хотели с этим смириться. Помню, Дорин все переспрашивала:

— Скажи-ка еще раз, как там его зовут?

— Халид.

— Как-как?

— Халид.

— Ах да, конечно! Я буду звать его Пицца-боем.

Я водила Халида по всему Нью-Йорку. Мы были страстной, яркой парой. Я вся светилась, улыбка не сходила с моего лица. Хорошо ли я его знала? Я думала, что хорошо. Мне казалось, что я могу «чувствовать» наше общение — глазами, прикосновениями.

Конечно, наши отношения с Халидом не могли продлиться долго, и, когда через пару месяцев Рами объявился на моем пороге, я была счастлива видеть его.