Читать книгу - "Грех - Патрисия дель Рока"

Ей показалось, что из нее выпили все соки.

«По крайней мере, надеюсь, что начальник будет доволен. Вампир он редкостный», – с невеселой кривой улыбкой подумала она. «Может, попьет моей кровушки – и успокоится? Ага, как же! Ему это слишком нравится. Три месяца… Мне кажется, я сойду с ума! А ведь я еще не просидела с ним ни дня в офисе! И мне почему-то кажется, что он не позволит мне сидеть дома и писать статьи, даже при наличии домашнего компьютера, факса и других технических прелестей. Слишком уж он жаждет видеть меня», – ее передернуло.

Вздохнув, она буквально поползла на кухню, отнесла чашку и поставила ее в раковину. Затем долго мыла, почти не замечая, что делает. Струи почти ледяной воды, скользящие по коже рук, как-то успокаивали.

Затем она отправилась в ванную и долго мылась в душевой кабинке, стараясь забыть и забыться.

После дневного нервного срыва она чувствовала, как постепенно накатывает усталость.

Женщина чувствовала себя совершенно истощенной.

* * *

Несмотря на то, что она была вымотана, всю ночь ей снились кошмары. Как следует уснуть она смогла только под утро – и через два часа ей уже пришлось вставать.

Первый рабочий день с новым шефом. Уже от одной этой мысли можно было сойти с ума и покончить с собой в приступе утренней депрессии.

С трудом поднявшись, она поплелась в душ, где зеркало продемонстрировало ей привычные уже синяки под глазами и мятую физиономию.

«Прекрасно! У Джона Вэйна теперь появится еще больше поводов меня унижать и тыкать моим потрепанным видом!» – с тоской подумала она, залезая в душевую кабину.

Прохладный душ немного привел ее в чувство. Она всегда успокаивалась, глядя, как стекает вода по пластмассовым стенкам душевой кабины. Ароматный гель с запахом вишни придавал коже необходимую мягкость, а телу – легкость. Возможно, это была лишь сладкая иллюзия самовнушения – но почему бы и нет?

Этот сладостный наркотик, по крайней мере, был безопасен, хотя и вызывал привыкание.

Рита никогда не думала, что тема собственной внешности когда-нибудь будет для нее столь болезненной. Раньше в юности, сразу же после изнасилования, она мечтала стать уродиной, чтобы на нее никто никогда больше не покусился. Но с возрастом женское начало, оказавшееся в ней неожиданно сильным, взяло свое. И ей понравилось быть красивой, привлекать внимание, ухаживать за своей внешности. Благо, собственные отнюдь не маленькие гонорары и те деньги, которые регулярно поступали на нее счет со счета отца, позволяли отдаваться этому занятию со всем пылом и изобретательностью. Да и постоянное общение со знаменитостями приучило ее к определенному стилю в одежде и собственной внешности.

Теперь же… с одной стороны она по-прежнему хотела оставаться моложавой и привлекать внимание мужчин. А с другой… если было страшно снова представить себя в объятиях бывшего насильника.

Но Рита должна была признать перед самой собой, что второй раз это было уже не так разрушающе, как в первый.

Возможно потому, что к разврату она уже привыкла, да и навидалась в жизни достаточно, чтобы считать себя самой несчастной на свете.

Как показал опыт – к счастью, чужой, – бывает и хуже. Гораздо хуже.

Насколько хуже – показал опыт Инквизиции и дерзкое перо Маркиза де Сада. Да и подвиги современных маньяков.

Она вытерлась, закуталась в халат и вышла в коридор.

– Мне осталось три месяца! – вслух воскликнула она, и неожиданно для самой себя ударила кулаком по стене, едва не попав в большую фото-картину. – Я совсем уже с ума схожу, вот, уже сама с собой разговариваю, – печально резюмировала она, потирая ушибленный кулак. Затем, обнаружив, что картина, на которую упал ее взгляд, изображающая стаю серебристо-черных березок, словно тонувших в нереально серебристо-белом свете – она выпросила эту картину у Фрэда, который иногда фотографировал «для себя» – висит криво, поправила. – Три месяца – и я совершенно свободна!.. Осталось только в это поверить, – тихо проговорила она и направилась на огромную кухню, чтобы наконец-то сварить себе утренний кофе, без которого она чувствовала себя плохо оживленным мертвецом.

Кофе показался ей гадким и черным, как беззвездная ночь, как абсолютная мгла смерти, как ее ночные кошмары.

Она снова сегодня видела ЕГО во сне. Неумолимо-жестокий взгляд, сильные руки, из которых невозможно вырваться, как из стального капкана.

И во сне она снова принадлежала ему, и снова с привкусом предчувствия смерти. Мир вокруг был темным, словно фон готической картины. Заброшенный двухэтажный дом с разбитыми стеклами, деревянный, покосившийся забор. Дом, словно из страшной старой сказки. Разросшиеся сорняки и старые деревья.

Небо в ее сне тоже было черно-белым, как в старом кино, а солнце казалось блеклым белым шариком, проигрывающим серым теням, обступающим весь этот маленький мирок.

Тряхнув головой, так что волосы хлестнули ее по лицу, она, прищурившись, глянула в окно. Большие евроокна, вокруг которых белым кружевом пенились легкие занавески чуть подрагивая от ветерка, демонстрировали далекую полосу леса – или это был какой-то парк? Ее никогда не тянуло отправиться так далеко и проверить лично. Слишком много у нее всегда было дел, чтобы еще и интересоваться окружающим ландшафтом. Поэтому она понимала ньюйоркцев, которые выживали в бетонных высотах своих многоэтажек, ходили по сплошному асфальту и лишь иногда отдыхали в единственном, но огромном парке, где водилась зелень.

Сплошной бетон, удушающий загрязненный воздух – но кому это интересно, когда повсюду кипит жизнь? И ты не замечаешь ничего вокруг, витая в собственных облаках?

Еще же жизнь была еще менее реальна. И ей вполне нравилось жить в этом уютном, хоть и удаленном от других особняке. К тому же, от Лондона было достаточно близко, а если немного проехать – то можно было увидеть один из рукавов Темзы.

Иногда она ездила в Лондон не в офис, а просто прогуливаясь, пытаясь затеряться среди множества диковинок, иногда даже каталась на самом большом чертовом колесе мира, названным Глаз Лондона.

Ей нравилось сидеть в ярких пабах, пить пиво, иногда просто глитвейн или какой-нибудь алкогольный коктейль, слушать музыку.

Чувствовать себя среди людей – и одновременно быть наедине с собой, безучастной к окружающей ее толпе. Ей очень нравился мрачный Тауэр, в которой в свое время пролилось немало крови, даже королевской.

Решив, что лучше она все равно выглядеть не будет, хоть из кожи выпрыгни, она надела яркий сиреневый костюм, в котором было больше игривого, чем делового. Юбка напоминала бутон распускающегося цветка, а жакет плотно облегал тело, но не сдавливал грудь, напротив, выставляя ее напоказ. Сиреневато-серебристые тени с легкими блестками и яркая помада.

И легкое ожерелье из белого золота с сапфиром и кольцо с тем же камнем, а также сережки из этого же набора.

Распустив волосы, она с удовлетворением заметила, что выглядит куда лучше – все-таки косметика – страшная сила. Страшней, чем атомная война.