Читать книгу - "Их любовник - Татьяна Богатырева"

Москва, та же ночь… нет, уже утро, 4.30

Бонни

Он проснулся внезапно и сразу, словно не спал вовсе. Роза тихо, стараясь его не потревожить, выбиралась из постели. Оглянулась на него — в предрассветном мраке ее глаза блеснули. Склонилась к нему, поправила сползшее одеяло.

— Спи, — улыбнулась, поцеловала его в висок…

И он провалился обратно в сон.

5.40 утра

Его разбудил грохот мусорной машины за окном и пустота рядом. Вторая половина постели остыла, а подушка, которую он обнимал, уже почти не пахла Розой. Он поднялся и босиком, натыкаясь на углы в темной незнакомой квартире, пошел ее искать.

Нашел — на кухне, в призрачно-голубом свете экрана. Она что-то писала, забравшись на стул с ногами и завернувшись в махровый халат. Ее пальцы летали над клавиатурой, а сама она была где-то очень далеко. Так далеко, что даже не увидела Бонни, остановившегося на пороге.

Ему очень хотелось взять ее на руки и отнести обратно в постель, согреть собой, а потом уснуть вместе, и спать до полудня, а проснувшись — долго валяться в кровати, лениво целоваться и принести ей кофе в постель…

Постояв пару минут, он так же тихо ушел обратно, сквозь дрему слушать тихий перестук клавиш.

Он запутался вконец. Он похерил всю психотерапию, на которой настояла Клау. Он поддался своей зависимости, он нырнул в нее, как в омут с головой. Психотерапевт утверждал, что с каждым днем «независимости» он будет чувствовать себя все лучше, ведь он побеждает болезнь, он все ближе к нормальной полноценной жизни. Но почему-то живым и нормальным он почувствовал себя только вчера, в «Касабланке». Ровно в тот момент, когда Роза надела на него ошейник.

Погладив пальцами толстую серебряную цепь, Бонни поймал себя на том, что улыбается, как счастливый придурок. И категорически не хочет повторять мантру «я здоровый, нормальный, полноценный мужчина». На хер. Он — больной ублюдок. И Розе нравится, что он больной ублюдок. Езу, как же хорошо, когда женщина не делает большие испуганные глаза, стоит ему сказать «трахни меня», и не рассказывает ему, как он был великолепен в миссионерской позе. Да просто не боится его укусить или орать, как мартовская кошка, когда кончает!

И нет, он не хочет думать о том, что обещал родителям жениться до Рождества. Не сегодня. Может он, как положено больному ублюдку, еще немного поиграть с Розой в «стерву-шантажистку и самопожертвование ради дружбы»? Езу, как это было хорошо! Правда, она его так и не выпорола, отвлеклась…

От воспоминания о том, как именно они отвлеклись, у него встало.

— Мадонна, — шепнул он, повторяя пальцами путь ее вчерашних поцелуев: от левого соска вниз, по животу, по торчащему члену до основания. — Ti amo, мадонна.

Сейчас она допишет, что ей там встряло среди ночи, и придет, нырнет под одеяло, прижмется к нему, сунет ледяные ножки ему между ног, а холодной ладонью обхватил член и шепнет: ты такой горячий, согрей меня, Бонни.

Придет? Конечно же, придет. Она всегда, если пишет ночью, лезет греться к нему, почему-то благоговея перед Кеем и не решаясь его будить. Может быть, потому что Бонни просыпается сам и откидывает край одеяла…

6.20 утра

Еще несколько минут он посматривал на часы и размышлял — не пора ли ей заканчивать главу, или что она там пишет? Может быть, рискнуть и отвлечь? Иногда прокатывает. Не дрочить же, в самом деле, словно пятнадцатилетний подросток!

Перестук клавиш внезапно затих. Оборвался.

Да! Пора греться, мадонна. Иди ко мне.

Но шлепанье босых ног не раздалось.

Тогда Бонни вскочил и, не прикрываясь, пошел на кухню. Если их гениальность взяли паузу — самое время эту паузу разнообразить.

Их гениальность спали, положив голову на руки. Прямо на открытом ноутбуке.

Езу, какая же она…

Бережно подняв ее, Бонни закинул одну ее руку себе на шею и взял на руки. Роза что-то обиженно пробормотала и позвала:

— Кей…

Бонни прикусил губу, чтобы не засмеяться. Или не заплакать. Он сам не понимал, чего ему хочется больше, плакать или смеяться. Или просто отнести ее в постель, обнять и обещать, что все будет хорошо. Что больше ни один тупой козел ее не обидит.

— Спи, Колючка, — шепнул он, касаясь губами ее волос. — La mia dolce Rosa.

Там же, несколько часов спустя

Роза

Проснулась я одна. Постель пахла Бонни, из-за окна доносился гул машин и детские голоса — садик близко. На тумбочке у постели стояла бутылочка минералки, стакан, флакон растворимого витамина С и корзинка фиалок. А с кухни доносился запах кофе, какая-то негромкая попса и голос Бонни: он втолковывал Филу, что не вернется в Нью-Йорк в ближайшую неделю… нет, понятия не имеет, когда вернется! И вообще у него отпуск… запишет он альбом, но не сейчас. Да, занят. Нет, не его дело, чем. Клау и газетчики? Пусть Фил им что-нибудь соврет и не вздумает говорить, где Бонни!

К тому моменту, как я выпила шипучую витаминку и влезла в махровый халат, Бонни послал Фила в сад и начал подпевать «U-2». А с кухни пополз запах жареного бекона.

У меня в животе подозрительно заурчало, а рот наполнился слюной.

В общем, на кухню я прибежала, не умывшись и не причесавшись, только на ходу связав лохмы валявшейся в коридоре у зеркала резинкой. Очень хотелось кушать. Хотя нет, будем откровенны — хотелось-таки жрать. Еще бы! Вчера на ужин был секс, а потом среди ночи меня вштырило писать, и я сотворила целую главу… правда, не помню, как я вернулась в постель, вот совсем не помню!

У плиты колдовал Бонни в подвернутых до колен джинсах, ошейнике, напульсниках и фартуке с клубничками и оборочками. Для рекламного постера вид не слишком подходящий, а вот для меня — в самый раз. На столе уже красовались две здоровые кружки с кофе, а на сковороде скворчала яичница с беконом, помидорами и базиликом. Ужасно вредно, категорически не романтично, но безумно вкусно!