Читать книгу - "Питбуль для училки - Галина Чередий"

– Лен, солнце, может, тоже останешься, а? – шепотом спросила меня Марина у калитки своего дачного участка, поглядывая на заигравшихся в саду детей. – Ну сама же, считай, в пасть зверю голову сунешь, вернувшись.

– Марин, нельзя. Пока с родителями что-нибудь не придумаю, и речи не идет.

– Так давай и твоих ко мне! В жизни же эта сволотень Сережа не подумает вас у меня искать.

Господи, как бы я хотела, ты бы знала. Да только невозможно. Боюсь, если у этого мерзавца не будет под рукой меня, то он вконец рассвирепеет и все вокруг перевернет.

– Не будь так уверена, Марина. Да и куда к тебе? Я и так тебе проблем создаю с Федькой.

В крошечном дачном домике, на который она смогла наскрести денег после развода не без моей тайной помощи, всего одна жилая комнатушка. Ее бывший – безвольный подлец, лентяй и захребетник. Пока она вкалывала на двух работах, он сидел дома, корча из себя недооцененного всем миром гения с врожденным даром чем-либо руководить. А так как руководящих должностей не предлагали, то снисходить до другой работы для «примитивных люмпенов» он и не думал. И мало того что сидел у жены на шее, так еще и спутался с одной из Маринкиных подруг, юристом по профессии. И без всякого зазрения совести эти двое умудрились каким-то образом так все обстряпать при разводе, что Маринка ушла, как говорится, в чем была, забрав только дочку. Она мне не рассказывала всего, но я чувствовала, что в этой истории было нечто очень-очень некрасивое, прямо-таки на грани мерзости, чего она стыдилась и чем не готова была делиться.

– Лен, да бог с тобой, какие проблемы, когда тут такое?! У меня душа в пятки при мысли, что он сделать с тобой может за то, что Федьку ко мне увезла.

– Посмотрим. Мне кажется, плевал он на нас с сыном по большому счету. Он сам же хотел Федьку к этой ведьме, матери своей, сплавить. В любом случае разговор у нас вряд ли пойдет в мирном тоне, я ведь намерена добиваться, чтобы отпустил. Так что видеть всего этого ребенку нельзя ни в коем разе.

– Лен, ну правда, плевать, что на головах тут друг у друга, лишь бы целы! – схватила меня за руку Марина, просяще заглядывая в глаза. – Соседи вон у меня не живут, ключи мне давно отдали, давай уговоришь своих перебраться, пока этот зверюга не перебесится. Ну жуть же и так, что с тобой сделал, а как искалечит или хуже? Федьке мать нужна! Об этом подумай. Сильно ты его защитишь или на ноги поставишь, если в кресле инвалидном или в могиле окажешься?

– Ну… – я поколебалась, глядя на соседнюю дачу и признаваясь себе, что озвучивает подруга то, чего отчаянно хочу сама. Убежать без оглядки. Спрятаться. – Ладно, поеду сейчас и предложу.

Вдруг это и в самом деле выход? Переждать главный ураган. А там… Может, Сергей поймет, что не нужны мы ему и сил тратить не стоит. Как-то все образуется.

Подъехав к родительскому дому, я с удивлением обнаружила калитку запертой. Хотя после последних событий не так это и удивительно. Удивительным или скорее уж пугающим стало то, что сколько я ни звонила, никто из дома не появился. Наплевав на все, я, внутренне трясясь от тревоги, перелезла через забор, порвав брюки, и принялась стучать в двери и окна, заглядывая в них, пытаясь разглядеть хоть что-то. Где мама и папа? Куда уехали? Что, если Сергей солгал мне и вернулся сюда с дружками и сделал что-то жуткое… Нет! Ведь тронь он родителей, сделай плохое – и манипулировать мною уже не сможет. Тогда где они? А вдруг поехали ко мне, а я тут. Мы же могли разминуться, так? Это же логично, разве нет? Они переживают и решились поехать, узнать, как мы с Федькой. Была бы я нормальная дочь и тоже первым делом к ним бы помчалась, а не Федьку Марине отвозить. И не сидела бы забитой мышью в квартире сначала, не давая знать, что с нами и не зная о них. Наверное, мне все же до последнего было адски стыдно за то, что они оказались втянуты, что были свидетелями моего унижения, вот и тянула, пряталась, считай.

Оббежала ближних соседей. Никто ничего не видел. Ну, по крайней мере, никакого шума или чего-то подозрительного… хотя никто мне в глаза особо не смотрел, если и слышали, то предпочтут промолчать. Силы небесные, да что же с жизнью и с людьми стало-то? Или всегда так и было, только я, наивная и вся в себе, никогда не замечала. Тепличная недалекая Лена.

Домой я ехала, внимательно просеивая взглядом поток встречных машин, чтобы не пропустить родных, старательно игнорируя неуклонно поднимающийся все ближе к горлу прилив тревоги. Но по дороге мы не пересеклись, да и во дворе папиного «Москвича» не было видно. Нервозность моя подскочила до таких высот, что перед глазами пятна черные плавать начали, в голове кружилось, перемешивая сотни вариантов, куда могли поехать родители. Что могло с ними случится? А может, мне не уезжать надо было, а милицию вызывать и дом вскрывать?! Может там… Нет-нет! Я отказываюсь думать… Не-е-ет!

– Да где тебя, черт возьми, носит, Лена?! – Михаил распахнул дверь в авто так внезапно, что я заорала. Вся в своих почти панических мыслях я даже не заметила его появления на придомовой парковке. Уставилась на него точно как в наш первый раз – снизу вверх, и к глазам подступили слезы. Господи, Миша. – Я уже сто раз пожалел, что присмотр за тобой не оставил сразу!

– Миш! – захлопала я изумленно глазами и потянулась к нему. Тут же себя, впрочем, одергивая. Совсем рехнулась? Перед собственным домом! Чуть не запрыгиваю на мужчину, от которого должна держа…

– Я, маленькая. Давай шустренько решай, что вам с сыном из дому взять нужно, чтобы на первое время… А пацан где?

Я смотрела на него, как он говорит, и, кажется, совсем не могла разобрать слов. В груди ныло, болело, рвалось, распирало от желания рвануться к нему, прижаться, зареветь. Вцепиться в сильного, большого, невыносимо красивого, способного дарить счастье и прорыдать, как рада, что он тут. Какими бы ни были причины. Я хочу прижаться к нему вся, врасти, корни пустить и не отпускать никогда. И он чтобы держал.

– У подруги… Миш… – всхлипнула я, не в силах бороться с собой, и потянулась-таки к нему. – Миш, у меня мама с папой пропали.

– Да никуда они не пропадали, это ты у меня не пойми куда потерялась, – он прижал меня к себе уверенно, утыкая лицом в свое плечо и пресекая зарождавшуюся истерику, обернув длинными руками. Обнял как свою, свою давно, может, всегда. Как если бы делал так миллион раз.